Кем бы ни был этот снайпер, он оказался так самоуверен, что поставил только две сигнальные системы. Я обошел их, подтянувшись просто по распоркам, словно специально сваренным для физических упражнений. Потом вошел в стальную бочку. Тут горел свет, окна односторонней видимости открывали действительно изумительный вид на всю округу и на мою виллу в особенности. Кажется, этот юрист любил не только виды, но и подглядывание, иначе я не мог объяснить его тягу к такого рода времяпрепровождению. Ну что же, будет время, я объясню юристу, что за такие увлечения можно серьезно получить по фейсу.
Перед окном, обращенным на мою виллу, сидел парень лет сорока, толстый, уже седеющий, с большой круглой головой. Но в голове этой, по-видимому, было набито сено или что-то столь же непритязательное, иначе он не дал бы мне возможность так легко к нему подобраться. Вместо нормальной винтовки у него была импульсная пушка – довольно сложная машина, позволяющая стрелять мощными электромагнитными всплесками, развивающими ударную силу более десятка тонн, которые к тому же легко проходили сквозь стены из немагнитных материалов, почти не повреждая их. А вот человека они поджаривали и плющили не менее решительно, чем это делал повар с цыпленком-табака. Вообще-то, как меня учили, такие пушки должны бить метров на двести, а эта…
Потом мне стало ясно, это была не носимая армейская машина, а станковая, с емкими аккумуляторами и мощной прицельной системой. Такая электроника позволяла прицеливаться сквозь стены трехметровой толщины, видеть передвижения человека, собаки и даже крысы. Вот только чтобы точно определить ситуацию, приходилось давать время компьютеру, чтобы он нарисовал в прицельной сетке детальную позицию цели. А на это уходила пара-тройка секунд. То есть, если очень быстро двигаться, такой снайпер должен будет молотить наобум, а если двигаться к тому же по-умному, он почти наверняка не попадет.
Снайпер жевал изюм, запуская левую пятерню в дуршлаг, в котором намыл себе нехитрое лакомство. И еще он не отрывался от окуляров прицела. Жизнь казалась ему сладкой и простой, как изюм. Я вырубил его прикладом «каспера» по шее, привязал клейкой лентой к специальному многофункциональному креслу, которое тут стояло явно для ненормативных сексуальных утех. Потом сам приник к окулярам.
24
Ближних снайперов оказалось двое, они лежали на давно не стриженном газоне, замаскированные не только костюмами-хамелеонами и электронным подавлением биоритмов мозга, но и легкими скафандрами, рассеивающими тепловой фон и запахи их тел. Мимо таких сидящих в засаде типов могли пройти и гончие, кроме самых умных, их не могло бы заметить и большинство полицейских приборов. Но вот мой прицел однозначно высветил слабые скелетоподобные конструкции в самых густых зарослях травы, и мне все стало понятно.
Тогда я еще раз обследовал свою пушку. Это было отличное оружие. Глушитель ее отсекал до восьмидесяти процентов звука, и уже на расстоянии двухсот метров его можно было различить только с помощью техники. Оставалось только надеяться, что засада в доме не будет очень уж настороженной.
Решившись на это допущение, я принялся обследовать собственную недвижимость. Валенту я нашел сразу. Она сидела в большом зале, по-видимому, связанная по рукам и ногам. В малом зале в моем любимом кресле расположился скелет с очень развитой грудной клеткой. Сначала я заподозрил мутанта, скажем, тролля или хотя бы гоблина, но вдруг вспомнил про Лапина-отца.
Был у нас такой служивый, кстати, неизмененный человек. Но обладал он такой жестокостью и силой, что иных мутантов приводил в трепет, подобно тому, как неандерталец пугал первых, робких хомо сапиенсов. На мысль о Лапине меня навела пара очень любопытных пушек, которая покоилась у этого типа на коленях. Лапин-отец всегда был неравнодушен к дорогим, специфическим стволам. Правда, и стрелял он, как ас, навскидку, без малейших задержек на прицеливание, и, конечно, никогда не промахивался. Иногда казалось, что оружие – продолжение его тела. Пожалуй, в перестрелке у меня не было против него шансов, сколько бы я ни поднимал свои скоростные качества.
В библиотеке сидел еще один парень. Это был именно парень, потому что он то и дело подходил к противоположной от окна стене и ходил вдоль нее. У нас с Валентой там находилась небольшая, но действенная коллекция эротических скульптур. По тому, как этот парень гладил произведения, за которые я отдавал, бывало, до двухмесячного оклада, ясно было, о чем он думает.
Тогда я вспомнил, что Лапин-отец подразумевает и младшего Лапина. У того было несколько приводов за сексуальные преступления, которые, правда, всегда удавалось замять. Младший был не очень толков, не унаследовал силу своего папаши, но что касается жестокости и решительности – тут он списал с оригинала все, даже самые незавидные черты. И, в общем, тоже был – не подарок.