Ко времени, когда меня доставили в госпиталь, я был, по сути дела, парализован от поясницы и ниже, а в спине и в голове пульсировала боль. В травматологическом отделении поначалу сказали, что у меня сломан позвоночник. Я усомнился в этом, поскольку все началось, когда я просто-напросто сидел на стуле, и вскоре рентген мои слова подтвердил. Потом ноги стало сводить судорогой. Что-то давило на мой спинной мозг, нарушая работу нервной системы. Если это опухоль, придется делать операцию, и немедленно. Это уже звучало серьезно. Во второй раз за пару месяцев я позвонил отцу и попросил его придумать для матери какое-нибудь утешительное вранье, чтобы она не очень волновалась. Анна, и сама знакомая с повреждениями спины не понаслышке, делала все, чтобы успокоить меня.
Всю ночь я пролежал на госпитальной койке без сна. Странно, что моя удачливость иссякла именно таким образом. Я развлекался, представляя, как колдуны Сьерра-Леоне втыкают иголки в изображающую меня фигурку.
На следующее утро английские врачи принялись колоть меня иголками по-настоящему. Они проверяли утрату чувствительности — ниже пояса я не ощущал ничего. Мною занимался один из лучших невропатологов страны, похоже, однако, что наиболее изощренный метод проверки повреждений нервной системы состоял в том, чтобы втыкать мне в задницу иглу и смотреть, не поморщусь ли я. Я не морщился.
В течение следующих недель врачи провели десятки обследований: опять рентген, анализы крови, поясничные пункции и снова иглы. Образцы моей крови и спинномозговой жидкости рассылались по лабораториям всей страны, включая Школу тропической медицины и даже Портон-Даун — британский исследовательский центр биологического оружия. Врачи одну за другой исключали возможные причины моих симптомов: перелом позвоночника, менингит, туберкулез, раковую опухоль, синдром Гиллена-Барре, рассеянный склероз и СПИД.
В конце концов они пришли к заключению, что я привез с собой из Сьерра-Леоне ненужный мне сувенир — тропический вирус. Он породил разбухание спинного мозга, которое в свой черед повредило нервную систему — заболевание, именуемое вирусно инициированным острым поперечным миелитом. Было ли это связано с чем-то съеденным или выпитым мной, с укусом или же с крысами, с которыми я делил кров в Макени, я, скорее всего, так никогда и не узнаю.
Через несколько дней судороги в ногах стихли настолько, что Анна смогла катать меня в кресле по госпиталю, мне же больше всего на свете хотелось покинуть госпиталь и вернуться домой. Врачи сказали, что выпишут меня, когда я смогу самостоятельно добираться до туалета. После недельных упражнений с костылями я этот путь осилил, однако те несколько метров дались мне с бо́льшим трудом, чем десятки километров в джунглях Сьерра-Леоне. В конце концов мой организм справился с вирусом самостоятельно, однако нервная система оказалась сильно поврежденной.
Год спустя у меня было состояние как после инсульта. Особенно слабой была левая нога, да и обеих ног от колена и ниже я почти не чувствовал. Каждое утро я просыпался с таким чувством, точно мои ноги опущены в ведро, наполненное ледяной водой. По временам их поражала неуправляемая дрожь. Мне сказали, что эти симптомы могут постепенно сойти на нет, но некоторые из повреждений останутся навсегда. С физической стороной заболевания я справиться мог, однако исследования показали, что вирус поразил и мой головной мозг. Сообщение о том, что он претерпел незначительный, но все же ущерб, помогло объяснить утрату краткосрочной памяти, ослабление способности сосредоточиться и мучившую меня бессонницу. Все это было плоховатой исходной точкой для получения ученой степени, на которую я нацелился! И это подрывало во мне веру в мои силы.
Несмотря на такое мое состояние, я не мог представить себе ничего более деморализующего, чем полное бездействие, и потому «вернулся на скалы» — для человека с утратившими чувствительность ступнями опыт, не лишенный интереса. Мне было жутковато, Анне же, привязанной к другому концу веревки, приходилось и того хуже: постоянно ждать, что тебе на голову свалится сотня килограммов увечного морского пехотинца — занятие малоприятное. И тем не менее я был полон решимости по возможности вести нормальный образ жизни.
Новизна связанных с болезнью ощущений скоро пропала, и я обнаружил, что лучшая терапия, позволяющая сохранить здравость рассудка, — это работа. Морская пехота оказывала мне огромную поддержку, в особенности мой последний начальник, Джосс, который не только выполнял за меня мою работу, когда я оказался к ней неспособным, но и терпеливо выслушивал — в течение тех шести месяцев, которые я, вернувшись, провел в служебном кабинете, — мои тупые вопросы.
В определенном смысле я предпочел бы получить конкретное, зримое ранение, с которым можно было бы как-то сжиться, пусть даже утрату руки или ноги. Это звучит как хвастовство, но я привык быть одним из лучших во всем, за что брался, и мысль о том, что я не смогу работать в полную силу и делать то, что мне хочется, приводила меня в отчаяние.
И все же я считал, что мне повезло: жители Западной Африки, обладающие «синдромом шатких ног», не могут даже обратиться к врачу, но говоря уж о той «страховочной сетке», которая не дала мне упасть и окружила меня заботой, — так что я старался и в нынешнем моем положении видеть хорошую сторону. Я знал, что, взбираясь на скалы, получаешь наслаждение от того, что действуешь на пределе своих сил. И надеялся, что то же самое относится и к любым другим человеческим занятиям.
Мне хочется верить, что через пару лет я смогу оглянуться назад и посмотреть на болезнь как на давнее, уже пережитое приключение. Анна была для меня в этом отношении прекрасным образцом: собственную физическую травму она переносила со стойкостью и оптимизмом. Меня вдохновляла любовь к жизни, которую она проявила после несчастного случая, теперь это позволяло нам обоим видеть все в правильном свете. И что бы ни случилось в дальнейшем, мы знаем, что всегда будем вместе.
Я, может быть, и не способен сейчас подниматься на настоящие горы, но приложу все силы, чтобы одолеть другие вершины. Меня еще ждет множество приключений.
Майор Фил Эшби
Несмотря на все испытания, описанные в «Неуязвимом», Фил Эшби по-прежнему относится ко времени, проведенному им в Сьерра-Леоне, положительно. К счастью, со времени написания этой книги здоровье Эшби улучшилось. «Сейчас мои силы восстановились на девяносто процентов, и, хотя оставшиеся десять как раз и составляют разницу между жизнью спецназовца и работой за письменным столом, я считаю, что мне снова невероятно повезло. Врач сказал мне, что смертность при моей болезни равна пятидесяти процентам, а люди, ее перенесшие, нередко проводят остаток жизни в инвалидном кресле, так что все могло обернуться гораздо хуже».
Эшби планирует новые приключения. «Я надеюсь войти в состав команды, которая совершит лыжный поход на Северный полюс. Идти на лыжах придется по ровной местности, поэтому, если ноги меня и подведут, падать будет невысоко, а то, что они лишены чувствительности, скорее хорошо — мозоли меня донимать не будут!»
Вскоре Эшби предстоит сменить армейскую жизнь на гражданскую. Если его жене Анне, которая работает в Министерстве иностранных дел, предложат пост за границей, Эшби думает поехать с ней.