– Все говорили, что он любил играть на грани дозволенного.
– Да. И он обожал быструю езду, действительно быструю, но водил автомобиль мастерски, как гонщики "Инди 500", – ни одной аварии, ни одного штрафа за нарушение правил дорожного движения. В покере мог поставить на кон все, даже при плохой карте, если шестое чувство подсказывало ему, что так надо, и обычно выигрывал. Можно жить, пренебрегая опасностью, балансируя у опасной черты, и пока удача улыбается тебе, пока риск оправдывается, люди только восторгаются тобой.
Стоя над Джоем, Селеста положила руку ему на плечо.
– Полагаю, твои слова объясняют и второй момент, который я не поняла.
– Банку в бардачке, – догадался он.
– Да. Полагаю, он поставил ее туда, когда ты находился в своей комнате, собирал вещи перед отъездом в колледж.
– Должно быть, глаза он ей вырезал раньше, хотел оставить как сувенир, прости господи. А потом подумал, что лучше спрятать банку с ними в моем автомобиле, чтобы я нашел ее позже. Проверить прочность связывающих нас уз.
– После того как он убедил тебя в своей невиновности, убедил позволить ему избавиться от тела, надо быть безумцем, чтобы показать тебе эти глаза, не говоря уже о том, чтобы отдать их тебе.
– Он не смог устоять перед искушением. Опасность. Балансирование на острие ножа. И ты видишь... у него все получилось. Он вышел сухим из воды. Я позволил ему победить.
– Он действует так, будто думает, что за ним стоят высшие силы.
– Может, и стоят.
– И какой же бог ему помогает?
– Если и помогает, то не бог.
Селеста поднялась на алтарную платформу, обошла завернутое в пленку тело, убрала в карманы отвертку и фонарь. Взглянула на Джоя.
– Мы должны посмотреть на ее лицо.
Джоя передернуло.
– Зачем?
– Пи-Джи не назвал тебе ее имени, но сказал, что она из Коул-Вэлью. Я, наверное, знаю ее.
– Тебе только будет тяжелее.
– У нас нет выбора, Джой, – настаивала Селеста. – Если мы узнаем, кто она, мы, возможно, поймем, что он задумал, куда пошел.
Им пришлось перекатить тело, чтобы высвободить конец пленки. Прежде чем открыть лицо, они положили женщину на спину.
К счастью, пропитанные кровью волосы прикрывали изуродованные черты.
Одной рукой, очень осторожно Селеста сдвинула волосы. Другой перекрестилась.
– Во имя Отца, Сына и Святого духа.
Джой откинул голову назад, уставился в потолок. Не потому, что надеялся увидеть в вышине Святую Троицу, упомянутую Селестой, просто не мог заставить себя смотреть в пустые глазницы.
– У нее во рту кляп, – сообщила ему Селеста. – Кусок замши, какой моют машины. Я думаю... да, щиколотки связаны проволокой. Не убегала она от этого бородача.
Джой содрогнулся всем телом.
– Это Беверли Коршак, – продолжала Селеста. – Она была старше меня на несколько лет. Милая девушка. Очень дружелюбная. Жила с родителями. В прошлом месяце они продали дом государству и переехали в Ашервиль. Беверли работала там секретаршей в энергетической компании. Ее родители дружат с моими. Знакомы с давних пор. Фил и Сильвия Коршак. Для них это будет удар, страшный удар.
Джой все смотрел в потолок.
– Пи-Джи, должно быть, днем встретил ее в Ашервиле. Остановился, чтобы поболтать. Она без колебаний села в его автомобиль. Он же не был чужаком. Во всяком случае... внешне.
– Давай прикроем ее, – сказала Селеста.
– Прикрой сама.
Его не пугало безглазое лицо. Он боялся другого: увидеть синие глаза, внезапно материализовавшиеся в глазницах, в последние, самые мучительные моменты ее жизни, когда девушка звала на помощь сквозь кляп и знала, что ни один спаситель не ответит на ее мольбы.
Зашуршала пленка.
– Ты меня поражаешь.
– Чем? – спросила Селеста.
– Своей силой.
– Я здесь, чтобы помочь тебе, вот и все.
– Я думал, что помощь нужна тебе.
– Может, первое не противоречит второму.
Шуршание прекратилось.
– Готово, – добавила Селеста.
Джой опустил голову и увидел, как ему поначалу показалось, кровавые разводы на алтарной платформе. Они открыли их, передвинув тело.
Приглядевшись, Джой увидел, что это не кровь, а краска из баллончика с распылителем. Кто-то нарисовал единицу и забрал в круг.
– Видишь? – спросил он Селесту, когда она поднялась на ноги с другой стороны мертвой женщины.
– Да. Что-то связанное со сносом церкви.
– Я так не думаю.
– По-другому и быть не может. А может, это проделки мальчишек. Они порезвились и там, – она указала в сторону нефа.
– Где?
– На первом ряду.
Издалека краска сливалась с темным деревом спинки.
Подхватив монтировку, Джой перебросил ноги через оградку пресвитерия, спрыгнул в нишу, где располагался хор, прошел к алтарной преграде.
Услышал, что Селеста следует за ним, но по галерее.
На спинке скамьи первого ряда, слева от прохода, кто-то нарисовал последовательность цифр, каждую обвел красным кругом. Цифры располагались на небольшом расстоянии друг от друга, будто каждая маркировала место одного человека. Крайней слева нарисовали двойку, у прохода – шестерку.
Джою показалось, что по шее побежали пауки.
На правой скамье последовательность цифр и чисел продолжилась: 7, 8, 9, 10, 11, 12.
– Двенадцать, – пробормотал он.
– Что не так? – тихонько спросила Селеста, подойдя к нему.
– Женщина на алтаре...
– Беверли.
Он не отрывал глаз от красных цифр на первом ряду, которые теперь сверкали, как знаки апокалипсиса.
– Что? Что ты можешь о ней сказать? Что?
Джой еще не нашел ответа на эту загадку, еще не осознал замысла Пи-Джи.
– Он нарисовал на платформе единицу, а потом положил на нее Беверли.
– Пи-Джи?
– Да.
– Зачем?
Сильный порыв ветра сотряс церковь, с улицы в неф ворвалась волна холодного воздуха. Едва заметный аромат благовоний и куда более ощутимый запах плесени унесло. Явственно запахло серой.
– У тебя есть братья или сестры? – спросил Джой.
– Нет, – удивленная вопросом, Селеста покачала головой.
– Кто-нибудь живет с тобой и родителями – бабушка, дедушка?
– Нет. Только мы трое.
– Беверли – одна из двенадцати.
– Двенадцати?
Джой указал пальцем в грудь Селесты, рука тряслась.
– Потом твоя семья, два, три, четыре. Кто еще живет в Коул-Вэлью?
– Доланы.
– Сколько их?
– Пятеро.
– Кто еще?
– Джон и Бет Биммер. С ними живет мать Джона, Ханна.
– Трое. Трое Биммеров, пять Доланов, ты и твои родители. Одиннадцать. Плюс она, на алтаре, – взмахом руки он обвел две скамьи первого ряда. – Двенадцать.
– Господи.
– Не нужно быть телепатом, чтобы понять, что он задумал. Причина, по которой он остановился на числе двенадцать, ясна. Двенадцать апостолов, все мертвые и сидящие рядком в секуляризированной церкви. Молчаливо воздающие должное не богу, а тринадцатому апостолу. Вот кем, я думаю, Пи-Джи мнит себя – тринадцатым апостолом, Иудой. Предателем.
Не выпуская из руки монтировку, Джой открыл калитку в алтарной преграде, вернулся в неф. Прикоснулся к одной из цифр на левой скамье. Кое-где краска еще не засохла, оставалась липкой.
– Иудой. Предателем семьи, – продолжал Джой, – предателем веры, в которой его воспитали, никого не уважающим, ни во что и ни в кого не верящим. Никого не боящимся, даже бога. Идущим по острию ножа, рискующим, как никто... рискующим своей душой... ради танца над пропастью ада.
Селеста двинулась следом, прижалась к нему, ища поддержки, борясь со страхом.
– Он выстраивает... символическую живую картину.
– Из трупов. Этой ночью собирается убить всех жителей Коул-Вэлью и перенести их тела сюда.
Она побледнела.
– Так и произошло?
Джой не понял.
– Что произошло?