— Ну где же Морозко-о-о-о?! — застонала Лада, с лёгкостью перекрывая своим звучным голосом вопли Сирин. — Уж никакой моченьки не остало-о-о-ось! Нету жертвушек котору сотню ле-е-ет! Уж иссох от голода живо-о-от!
Она медленно и не без удовольствия провела руками по плоскому животу и начала оглаживать стройные бёдра. Стрибог с восхищением цокнул языком и проглотил скопившуюся во рту слюну.
В это время прямо в воздухе возникла дощатая дверь, тут же распахнулась, и в тёмном проёме появился щекастый Морозко с огромным мешком на плече. Дружный радостный вопль сотряс весь вирий, боги кинулись к старику и чуть не задушили от радости.
— Спаситель ты наш! — в промежутках между поцелуями пищала Лада. — Что б мы без тебя делали!
— Ну, дорогуша, если в каждом доме иметь постоянно действующий жертвенник, то легко быть добрым, — бросила завистливая Мокошь, не забыв, впрочем, запустить руку в мешок за колбасой...
* * *
Люди уже час как разошлись по спальням, и кот Васька задремал на тёплом кухонном подоконнике, изредка косясь сонным глазом на копошащиеся внизу ночные автомобили. Вдруг в коридоре послышался стук босых пяток, в кухню вбежал хозяйский мальчишка, распахнул дверцу холодильника, схватил ванильный сырок и умчался в свою комнату.
Кот сел на подоконнике и посмотрел на открытый холодильник. Он не верил своему счастью. Палка сервелата, предмет его трёхдневного вожделения, лежала на полке, распространяя призывный запах. На всякий случай Васька выждал ещё минуту, но всё было тихо. Наконец он мягко спрыгнул с подоконника и торопливо подбежал к холодильнику.
Обнюхав колбасу со всех сторон, кот несколько раз стукнул её лапой и, не получив сдачи, понял, что сервелат готов безоговорочно покориться своей участи. Он ухватил зубами за колбасный хвостик и решительно потянул на себя.
Однако у колбасы, как оказалось, на этот счёт было своё мнение: она крутнулась и, невзирая на ожесточённое сопротивление кота, заскользила в другую сторону, к непонятно откуда взявшейся дыре в задней стенке холодильника. В другое время Васька, скорее всего, сбежал бы подальше от подозрительной дырки, но запах сервелата вскружил ему голову и заставил забыть об осторожности: кот яростно упёрся в линолеум всеми когтями и грозно зарычал. Увы, колбаса не уступала ему в силе и понемногу исчезала в пластмассовой стене. Внезапно последовал мощный рывок, Васька с истошным мявком еле успел отпрыгнуть в сторону, а сервелат исчез в дыре, которая тут же затянулась.
В спальне хозяев послышались недовольные голоса, зажёгся свет, скрипнула кровать, заспанная хозяйка вышла из комнаты, прошаркала в кухню и уткнула нос в холодильник.
— Зараза такая! — с чувством проворчала она. — Вроде ж и без того хорошо кормим — так нет, мало ему. Даже дверцу открывать приноровился. И где он жратву прячет? Надо будет за диваном посмотреть, вдруг ещё завоняется. А это чего тут стоит? — спросила женщина сама себя, увидев на кухонном столе забытую тарелку с салатом. — Надо в холод поставить, чтоб не пропало. В холод, в холод, на моро-о-оз... — промурлыкала под нос хозяйка, не глядя засунула тарелку в холодильник и закрыла дверцу.
Внимательно следивший из-за шторы кот успел заметить, как на белой пластиковой панели начала проявляться знакомая дыра, только теперь в ней виднелся чей-то голодный глаз.
Серый Волк и Иван-Царевич
— ...а когда привёз батюшка матушку домой, то деда их на пороге встречал, с драгоценным подарком, — рассказывал Иван. Серый Волк внимательно слушал, но за дорогой следить не забывал: с небесными камнями шутки плохи, тонкий воздушный пузырь от смертоносных снарядов — слабая защита. — Оказывается, не до конца батя лягушечью шкурку спалил. И очень хорошо, что не до конца. Ну, потом правда, всё печально обернулось. Батюшке спокойно поцарствовать всего пару лет и довелось, пока дед был жив. А лишь только тот преставился, дядья поперёк его воли завещанной стали с отцом тягаться: мол, мы старшие наследники, нам бóльшая часть царства причитается. Ну, отец — человек мирный, не стал с родной кровью спорить, отдал им лучшие волости.
Царевич вздохнул и опустил голову на широкую холку зверя. Огромный волк бежал молча, но даже молчанье его было каким-то сочувственным. Иван в задумчивости почёсывал густую колючую шерсть; наконец он тряхнул кудрями и опять заговорил: