Горбунок испуганно ойкнул "Мамочки!" и зажмурился. Все повернулись к нему, скептически прищурились, одновременно замотали головами и опять воззрились на сопящего дьяка. Тот перелистывал страницы, как заведённый, еле успевая бегло просматривать картинки.
— Ага, кажись, нашёл — тоже летучий и тоже вроде бы объясняться умеет! Где тут... "...символом божественной любви...", "...был вознесён на седьмое небо..." Вот оно: "...мусульмане Индии обычно изображают его с человеческим лицом, ослиными ушами, туловищем лошади и хвостом павлина..." — Дьяк оторвался от книги и уставился на Конька с откровенной враждебностью. — То ли хвост ему повыдергали ("Ага, и морду заместо лица приделали!" — хихикнула Царь-девица), то ли этот мерзавец всё-таки не Бурак.
Уловив десяток недоумённых взглядов, он слегка стушевался и пояснил:
— Животина такая, на которой предводитель сорочинов на небо летал.
— Видать, у предводителя работодавец посуровей мово был — туда меня ещё не посылали, — язвительно пробурчал под нос Иван, но его, к счастью, никто не услышал.
— Отец-надёжа, а за каким нечистым мы вообще что-то гадаем, коль их самих допросить можно? — дошло тут до воеводы.
— Наконец в тебе государственный ум прорезался! — упомянутый надёжа с воодушевлением огрел скипетром многострадальный трон и, подбоченясь, развернулся к Ивану.
— Злодей, а злодей! Ответствуй сейчас же: кто это у тебя под седлом бегал? Правду молви, иначе... — царь ухватил свободной от скипетра рукой большие катовы щипцы, которыми ему как раз обкусывали ногти на ногах, и с усилием ими помахал.
— Конь это. Взаправдашний, — с отчаянно героическим выражением на лице выдавил Иван. — Только упал неловко в детстве... в жеребячестве, вот таким маленьким и вырос. А что говорить умеет, так это я его со скуки научил, чтоб было с кем в дороге перемолвиться.
— Да что ты его пытаешь, батюшка-царь! Он же известно, что дурак, мне евонные братья всё обсказали, такого сопляка любая говорящая скотина вкруг пальца обведёт! — гаркнул дьяк с ненавистью. — Этот и взаправду ничего не знает, другого допросить надо! С пристрастием! Признавайся, уродец, кто ты есть, чей лазутчик, откуда к нам прибыл и с какими злодейскими целями? Сосунка он из себя строит... Рассказывай, как супротив государя нашего злую ворожбу умышлял и пособщиков себе готовил из наших дураков! — рычал он, нависая над трясущимся Коньком.
Но не успел тот слова сказать, как сверху раздался ужасающий грохот, с потолка полетели камни и в пролом просунулась громадная голова, похожая одновременно и на лошадиную, и на собачью. Короткая белая шерсть дыбилась, глаза пылали синим огнём, горячее дыханье окатывало подвал, будто наступил разгар летнего зноя.
— Страница сорок пятая, китайский конеглавый дракон... — проблеял дьяк и посерел со страху.
Конеглавый дракон чихнул, распрямился во всё своё длинное и грациозное тело и начал ожесточённо отряхиваться от пыли. Оглушительное хлопанье висячих драконьих ушей послужило сигналом к общему бегству. Дьяк вжался в стену и начал шарить по камням позади себя; нащупав какой-то тайный выступ, он нажал на него, решётка для стока звякнула и откинулась, и тощий дьяк змеёй проскользнул в открывшийся узенький лаз. Ошарашенная Царь-девица чуть не подавилась орехами и в панике попыталась заслониться от дракона кружевным зонтиком от солнца, неведомо для чего понадобившимся ей в подвале. Стражники бросились к тайному ходу, позади них, задыхаясь, топал воевода. До смерти устрашённый царь схватился за сердце, закатил глаза и, уже бездыханный, кулём свалился в кипящий котёл. Большой кусок потолка над котельным углублением просел и рухнул, окончательно похоронив под собой незадачливого старика.
— Мама! — радостно завопил Конёк.
— Сяо Лунь, маленький мой! — Драконица опять просунула голову в потолочную дыру и аккуратно прикусила ошейник, тот скрежетнул и лопнул пополам. Оставив без внимания застрявших в проёме потайной двери воеводу и толстяка с черпаком, она нагнулась и ласково потёрлась лохматой головой о спутанную гриву Горбунка. Тот встал на задние ноги, а передними обнял мать за шею. Только сейчас изумлённый Иван заметил, что ноги его друга заканчиваются не копытами, а маленькими и крепкими кулачками, из четырёх когтей каждый.