— Рад видеть тебя, Бен! — улыбнулся предводитель разбойников. — И твоих дружков с "Эспаньолы" тоже!
Долгим осенним вечером
Вдали, у болота, слышался непонятный шум, перемежающийся мерным рокотанием. Для слуха он был приятен, напоминал диковинную музыку, но царевич ни разу не слышал, чтобы гусляры, гудочники или другие музыканты играли на такой лад. Он едва заметно пожал плечами и перевёл взгляд в комнату.
Длинный ряд вышивальщиц на пристенных лавках время от времени дружно взмахивал руками, отчего огоньки на свечах прыгали и метались, как курица при виде соседской кошки. Тянущиеся за иглами нити делали девушек похожими на деталь ткацкого станка, навроде того, что стоял дома у заезжего немца. Царевич моргнул и с досадой помотал головой, чтобы неприятное уподобление побыстрее из неё вылетело.
— Степь-да-степь-широ-о-о-ока-а-я-а-а-а-а, — выводили девицы положенную при шитье песню. Седой дядька, закрыв глаза и отрешившись от всего земного, искусно подтренькивал им на балалайке. Царевна, сидящая напротив на мягком табурете, морщила лоб, ноздри её раздражённо раздувались. Внезапно она швырнула шитьё на пол и вскочила со стула.
— Нет, это невозможно, — процедила царевна, поджав губы. Вышивальный ряд от неожиданности сбился с ритма, девушки застыли в различных позах с приоткрытыми ртами и вытаращенными глазами.
— Который вечер одно и то же. Вы что-нибудь другое знаете? Например, эту, прославленную немецкую "Хэй-хэй-яху"?
Вышивальщицы испуганно съёжились.
— Нам такое и выговорить срамно, мы же девицы, — наконец промямлила запевала.
Царевна с немым укором уставилась в потолок, затем набрала в грудь воздуха, шумно выдохнула, склонила голову набок и окинула девушку взглядом сверху донизу.
— Ну хотя бы "Калинку-малинку" какую-нибудь дурацкую? — выдавила она.
— Так ведь это ж не шитьевая, это ж танцевальная песня! — осторожно заметила запевала.
— Ну и что? Лишь бы не эту вашу степную, у меня скоро голова от неё опухнет, — простонала царевна.
Девицы начали растерянно переглядываться.
— Ну пожалуйста, девоньки, — взмолилась царевна, прижимая руки к груди. — Ну для меня, хотя бы разик, ну подруженьки...
Запевала оглядела товарок и решительно махнула рукой.
— Ой, моя кали-и-и-ину-у-шка... Ты моя мали-и-и-ину-у-шка... — завела она звонким голосом на прежний мотив, и обрадованные девушки тут же продолжили напев. Царевна в отчаянии схватилась за голову. Вдруг лицо её просветлело:
— А "Давеча" знаете? Ну эту, которую дальние островитяне поют. Там, вообще-то на четыре партии надо раскладывать, да уж ладно, и в созвучности сгодится.
Девицы дружно замотали головами.
— Дай сюда. — Царевна отобрала у балалаечника инструмент, покрутила колки и прошлась по струнам незнакомым медленным перебором.
— Давеча, — протянула она негромко и задушевно, — лиха злые в нети канули, но обстали вкруг таперича... Ох, верую я в давеча...
— Ой, давеча, да-а-а-аве-е-ча-а-а-а... — слаженно подхватили на привычный мотив девушки, с одинаковой аккуратностью воспроизводя рулады и стежки. Царевна сцепила зубы и громко заскулила. Внезапно она выронила из рук шитьё и бросилась мужу в ноги:
— Вань, отпусти меня хоть на вечерок, Вань, я ж тут совсем разуму лишусь, — лихорадочно бормотала она, обнимая мужнины сапоги. — Ты меня на один только вечерок, на один вечерочек отпусти, мне и то полегчает, сам увидишь. Ты ж знаешь, я тебе верная, ничего такого никогда не позволю...
Мрачный Иван сидел, подперши рукой скулу, и молчал.
— Ладно, — наконец проронил он. — Едь, раз уж так. Только чтоб к полуночи была дома!