– Это – женщины, такими уж они родятся, – сказал Джахид, когда мы сбежали в очередной раз от криков и брани в центр города – воровать у иностранцев. – Счастливы, только когда грызутся друг с дружкой. Подрастешь – поймешь. Женщины вечно все усложняют – так говорит отец.
Возможно, он и был прав, но последняя ссора, в которой горячее участие принял и его отец, разгорелась из-за денег. Тетя хотела, чтобы мы платили за жилье, а нам едва хватало на то, чтобы прикрыть свою наготу и наполнить живот. Все, что у нас имелось, – это жалкие афгани, которые мать зарабатывала, убираясь в домах у богачей, и доллары, которые я добывал на Чикен-стрит.
– Может, будешь отдавать больше денег своей матери, чтобы она меньше злилась на мою? – спросил я, чего не следовало делать, потому что Джахид тут же треснул меня кулаком по голове.
– Слушай, засранец, моя мать дала твоей крышу, когда вам было некуда деваться! Приперлись нищие, как цыганские отродья, заставили комнату вам отдать, кормить вас задарма. Каково нам было, по-твоему? Да не будь мы добрые мусульмане, твоя мать сейчас предлагала бы твою задницу всем прохожим гомикам подряд! Вправду хочешь ей помочь? Так иди, торгуй своей гребаной задницей! С такой миленькой мордашкой, как у тебя, заработаешь столько, что всех женщин осчастливишь.
– Да? – сплюнул я в ответ. – А может, кто-то заплатит столько же, только чтобы убралась подальше та ослиная задница, которую ты считаешь своим лицом?
Джахид, изрыгая грязные проклятия и приволакивая бесполезную ногу, в ярости двинулся на меня, а я бросился бежать.
Бежал я от него в тот день до тех пор, пока не понял, что ноги вот-вот отвалятся.
Добравшись до Синема-парк, я уже чуть дышал и понял вдруг, что плачу, – из-за своей матери плачу и из-за двоюродного брата тоже. Я был жесток. И понимал это. Я ведь знал, почему он бережет свои деньги, почему закапывает их под стеной, думая, что никто не видит, – он хотел жениться.
– Я женюсь на самой красивой женщине Афганистана, – хвастливо уверял он. – Погоди. Увидишь.
Потому-то ему и нужны были деньги – с такой внешностью, как у него, их понадобилась бы целая куча, чтобы сделать эту мечту явью. На личное обаяние рассчитывать было нечего. Речей грязнее, чем от него, я в жизни своей не слыхал, даже от полицейских, которые вечно сыплют проклятиями, вымогая взятки у всех подряд, вплоть до нищих калек. Единственным, что на самом деле могло помочь Джахиду, была школа. Он был невероятно способным и тянулся к учению так, как может тянуться только мальчик, не имеющий друзей. Но издевательства и побои, которым он подвергался там каждый день, заставили его в конце концов уйти, и теперь он все больше ожесточался.
В нашей стране жизнь сурова, если ты беден, и еще суровей, если ты беден и уродлив. И Джахид словно окаменел внутри, зная, что ни одна женщина не захочет стать его женой. Зато отец какой-то из них может дать согласие – за хорошую цену.
– Фавад, пошли на Чикен-стрит!
Сквозь слезы я увидел перед собой Джамилю в ореоле солнечного света. Она была маленькая, как я. И хорошенькая.
Джамиля потянула меня за руку, я поднялся на ноги и вытер мокрое лицо рукавом.
– Джахид, – сказал я, объясняя свое состояние.
Джамиля кивнула. Говорила она мало, но я догадывался, во что она превратится, когда вырастет, – если Джахид прав насчет женщин. На Чикен-стрит она была моим главным конкурентом. Обчищала иностранцев-мужчин, которые так и таяли под взглядом ее бездонных карих глаз, а я очаровывал женщин своими большими зелеными глазами – неплохая была парочка. Наше благосостояние изрядно зависело от того, кто именно проходил мимо, поэтому, если нам случалось работать в один день, мы делили деньги поровну.
Самыми удачными, конечно, бывали пятницы. Это были дни отдыха, когда никто не учился и не работал. Толпы иностранцев, прикатывали на своих «лендкрузерах» в туристический район Кабула за сувенирами из «раздираемого войнами» Афганистана – лазуритовыми шкатулками, пакистанскими серебряными украшениями, ружьями и ножами времен англо-афганской войны, чалмами, пату [4] , одеялами, коврами, настенными драпировками, яркими разноцветными платками и голубыми чадарами. Рискнув зайти поглубже в шумную сутолоку кабульского речного базара, они нашли бы то же самое за полцены, но иностранцы были то ли слишком осторожны, то ли слишком ленивы для этого – и слишком богаты, чтобы беспокоиться из-за нескольких лишних долларов, которых хватило бы на недельное пропитание чуть ли не каждой нашей семье. Однако, как говаривал Джахид, их лень являлась благом для бизнеса, а Чикен-стрит была их Меккой.