– Давай я тебя поцелую, – предложил я. Шагнул к кровати, но она отшатнулась еще дальше, вжалась в угол, где сходились две стены.
– Ты хоть представляешь себе, как все устроено в нормальном мире? Сомневаюсь. Живешь по книге, которую тысячу лет назад написали какие-то упившиеся придурки.
Тут вроде как в стене ее комнаты должна была образоваться дыра. Но факты свидетельствуют об обратном. Зато у меня, например, саднило ладонь, а к костяшкам пальцев пристали кусочки краски и штукатурки.
Тело мое онемело – все, кроме ладони; она пульсировала. Осмысляя внезапную боль, я попытался осмыслить и слова Анны-Мари.
Это не может быть правдой.
Она меня использовала.
Мне показалось, что нарастающее отчаяние сейчас разорвет меня на клочки, я прямо физически распадусь на части, лопну по швам.
Дверь спальни распахнулась, влетела, в явном исступлении, мэр.
– Лапушка, у тебя все нормально? – спросила она, глядя на дочь.
– Мама, иди вон отсюда! – выкрикнула Анна-Мари. При мне она еще никогда не кричала. – Это все из-за тебя.
Миссис Диаз-О’Лири дочери не ответила. Вместо этого повернулась ко мне.
– Молодой человек, пожалуйста, немедленно покиньте этот дом.
Я стряхнул с ладони штукатурку, повернулся к дверям. В последний раз взглянул на Анну-Мари. Она свернулась в уголке кровати и смотрела в подушку.
– Ради тебя я пожертвовал всем, – сказал я.
– Немедленно, – рявкнула мэр.
– Зачем? – спросила Анна-Мари у подушки. – Зачем ты это сделал?
На место ее ярости пришла жалость. Она переживала за меня, но от жалости мне было даже больнее, чем от гнева.
Зачем? – задавался я тем же самым вопросом. Зачем? Потому что она изумительная, красивая, необыкновенная? Потому что я идиот, в точности такой вот невежда, каким она меня считает? Ничего этого мне говорить не хотелось. Поэтому я промолчал. Прошел мимо мэра, спустился по лестнице, оказался на улице.
Глава 13,
в которой неизвестный делает мою знаменитую фотографию
У вас когда-нибудь возникало желание похоронить себя заживо? Взять лопату? Выкопать яму подходящих размеров? Шлепнуться туда лицом вперед, лежать и ждать, когда свет вокруг померкнет? Я был готов так поступить. Дома у нас, кажется, была единственная лопата – снеговая, но земля размякла после дождя, может, и подойдет. Проблема в другом: ну, лег ты в могилу, которую выкопал для себя, – нужен кто-то, кто бы ее засыпал. А на свете не было, похоже, ни одного человека, кто согласился бы оказать мне эту услугу, – всем было на меня наплевать.
Я напрочь забыл о назначенной встрече с ребе Морицем. Я вообще забыл про школу. В принципе почти забыл, где нахожусь. Просто блуждал без цели, превратившись в измотанную, бормочущую развалину. В какой-то момент я обнаружил, что иду быстро, торопливо, как будто спешу к какой-то цели. Может, я просто искал уже готовую яму.
Хотелось одного: лечь в каком-нибудь темном месте, отключить все чувства и ничего не воспринимать. Боль была слишком сильна, такую не выдержать. Неужели до сих пор не придумали новокаина для всего тела?
Бродил я долго, не обращая никакого внимания на то, куда меня несут ноги. Через некоторое время сообразил, что шагаю вдоль железной дороги. На земле повсюду валялся мусор – пакетики от чипсов и банки из-под пива. Выбравшись на полотно рядом с вокзалом, я увидел кладбище. Между надгробиями мелькали фонарики полицейских, до меня доносились какие-то крики. Но я даже думать об этом не стал.
Перешел через рельсы и увидел участок, на котором собирались строить многоквартирный дом. Увидел трейлер, в котором находился папин офис. Папа, видимо, там сейчас и сидел, задернув занавески, разбирал документы в свете своей дешевой настольной лампы. Экскаватор стоял без дела – он не двигался с места уже несколько недель.
Я прошел между деревьями, зашагал по стройплощадке. Мне показывали макеты этого здания. Под ногами у меня был предполагаемый первый этаж – там планировали устроить спортзал, вестибюль, общественную плевательницу. Через воображаемую двустворчатую дверь я вышел сквозь фасад здания на тротуар.