А вот запел рог, ладья дернулась – видать, сталкивали на глубокую воду. Столкнули. Сквозь приоткрытый полог Женька увидела оставшуюся за кормой полоску пены, а за ней – и другие ладьи. Как ловко гребли эти парни! По всему – тренировались изрядно, иначе б не смогли так. Вряд ли они психи… А может, вот прямо сейчас позвать на помощь, закричать?
Тяка попробовала – высунула из шатра голову:
– Эй!
Откуда-то взявшийся Стемид немедленно хлестнул девчонку ладонью по щеке и, забравшись в шатер, зашипел, держа пальцы на Женькином горле:
– Тебя придушить, что ли, щучья дочь? Чего разоралась? Уговор наш забыла?
– Пусти-и-и, – просипела пленница. – Я просто хотела попить спросить.
– Вон у тя в углу – жбан с водицей. Пей сколько хочешь и помни – вздумаешь орать – придушу!
Ах, вот, значит, как… Значит, они тут, рядом, здесь же сидят, на корме. Кричать, звать на помощь – себе дороже выйдет. Может, тогда просто выпрыгнуть – да в реку? Пусть и холодная водица, да ведь не море кругом – река, и не такая уж и широкая.
Догонят. Точно догонят, а то еще и стрелу пустят или копье бросят вслед. Не-ет, тут хитрее не днем – ночью. Как на стоянку встанем, так уйти – типа пописать, и деру! Еще лучше – под утро, чтоб сто раз подумали, что им важнее – беглянку по лесам искать или плыть себе спокойненько дальше?
С другой стороны – если десятый век, так куда бежать-то? И все же надо посмотреть, послушать… Может, не все еще потеряно?
Женька устроилась поудобнее и навострила уши, прекрасно помня так называемый эффект отсутствия (сама так прозвала!) – вот, если рядом с беседующими между собой людьми стоит обычная палатка, в которой кто-то есть, то снаружи-то кажется, будто и нету. Палатка и палатка, не человек, палатки никто не стесняется, все свои проблемы обсуждают в голос, такого иногда наслушаешься, хоть и не хотелось бы! Кстати, обратный вариант тоже верен – когда, наоборот, те, кто в палатке, проблемы обсуждают, едва не крича. Да даже и вполголоса – а все равно на весь лагерь слышно – стенки-то – тряпка, синтетика!
Вот и здесь, в шатре, надеялась Тяка кое-что интересное для себя подслушать, чтоб ей как-то из сложившейся ситуации нехорошей выбраться с наименьшими для себя потерями, а лучше – вообще без потерь. Уж ладно, разорванное бельишко не в счет, хоть и жалко – фирменное ж!
Притихла Женька, затихарилася – типа спит, сама же – ушки на макушке… И кое-что услыхала-таки! Уже и голоса различала, понимала, что кто кому говорит, благо беседующие расположились рядом, на корме, и голоса их были уже знакомы, по крайней мере один – гулкий, уверенный, с хрипотцой – Довмысла.
– Может, все ж другую купить, дядько? – спросил кто-то помоложе воеводы, скорее всего – Стемид. – Эта больно наглая. Не нравится мне, клянусь молотом Тора!
– Эту все воины наши уже видали, – возразил Довмысл. – А ту, утонувшую, и не видали почти – пуглива, из шатра-то не вылезала.
– Но, дядько, кто-то все же…
– Те, кто знает, с теми потом решим. А эту… Эта – изгойка. И вдруг княжной станет – не видел, как очи зажглись? А я вот заметил. С рабыней же купленной сызнова разговор зачинать надо, да не всякая девка еще подойдет. Сколько же их покупать, серебро тратить?
Послышался приглушенный смех:
– Ох, и прижимист ты, дядько Довмысле!
– Поживи с мое. К тому ж в Ладоге мы ее к волхвице одной сведем.
– К Урмане?
– К ней. Пущай поколдует. Скажет другую искать – тогда и поглядим невольниц, а эту – в Волхов.
– Эту, другую, – после недолгой паузы, заполненной криками чаек, вновь подал голос молодой. – Пусть хоть какая будет. Но там, в Киеве, когда на ложе княжье возляжет, не захочет ли нам отомстить?
– Не достанет: князь вечно в походах, и мы с ним.
– А коли вдруг родичи ее проведать приедут? Старцы весянские аль торговые гости? Увидят, а скажут – не та! Куда, мол, нашу княжну дели?
– Х-хо! – воевода хрипло хохотнул и помянул какого-то бога. – Ты думаешь, я о том не помыслил, Стемиде? Не увидят ее гости весянские, и нам она навредить не успеет! Старица Криневера на что? Изведет девку, к осени в могилу сгонит, а то и раньше! Пусть уж потом князь печалуется – то уж не наше дело. Померла и померла, мы ж живую и невредимую привезли, тако?
– Тако! Ну и мудр ты, дядько Довмысл.
– Я ж и говорю – с мое поживаху!
Ну, вот опять! Киев… князь… волхвица… Средневековье, блин, да к тому же – раннее! Быть такого не может… потому что не может быть никогда. И все же… все же было!