— Мисс Хукер, без сомнения, оказала вам большую услугу в беседе с коммодором, сэр. Она рассказала ему, как вы убили в единоборстве четырех бандитов Черной Бороды. Разумеется, коммодор знал об этом и раньше, но… кажется, мисс Хукер действительно своими глазами видела, как это случилось? — голос лейтенанта повысился до во просительной нотки.
Мэйнард снова кивнул:
— Да, кажется, она видела это. А что еще она говорила коммодору?
— О, не только коммодору, сэр! Она пользовалась огромным успехом на балах и званых вечерах на Ямайке. и везде рассказывала о том, как подло, исподтишка вам выстрелили в спину из пистолета после того, как вы отказались передать коммодору бесстыдное сообщение Черной Бороды. Она говорила, что ваш отказ был самым смелым поступком из всех, какие ей когда-либо приходилось видеть. Благодаря ее рассказам, сэр, множество людей почувствовали значительное облегчение — если вы извините меня за то, что я коснулся этой щекотливой темы!
— Я рад, что хоть кто-то почувствовал от этого облегчение, — ответил Мэйнард. — Потому что я — нет. А почему она вернулась сюда с вами?
— Приказ коммодора, сэр, доставить ее сюда, — вот все, что мне известно. — Таскин поднялся со стула. — Какие будут распоряжения, сэр? Прикажете переправить ее к вам на борт?
— Да, — сказал Мэйнард. — Да, пожалуйста, будьте настолько любезны, мистер Таскин!
Пока маленький гиг с «Сифорда» совершал свое короткое путешествие с таинственной пассажиркой на борту, лейтенант Мэйнард стоял на гакаборте, опершись о леерное ограждение, и молча смотрел вниз на черную воду, разделявшую оба судна. Что, во имя неба, могла означать вся эта загадочная история?
— Пэдни! — окликнул он своего каютного юнгу. — Прибери-ка со стола и вымой стаканы. Да приготовь каких-нибудь лакомств — миндаль, конфеты… — и открой бутылку хорошей мадеры. И, Пэдни, посмотри в буфете, не найдется ли там парочки хрустальных бокалов, которые еще не разбились?
…Сквозь мягкие серые краски рассвета в устье реки было видно, как девушку осторожно опустили с борта «Сифорда»в неустойчивый маленький гиг. На фоне дюжих здоровяков-матросов она выглядела удивительно хрупкой и нежной. Лейтенант не видел ее лица под низко опущенным капюшоном из блестящей темно-синей ткани; он разглядел только белоснежную пену кружев, на мгновение мелькнувшую из-под ее платья, когда она перебиралась через борт. И тем не менее, Мэйнард знал, что это она, хоть и вряд ли он смог бы объяснить, на чем основывалась эта уверенность. В последний раз он видел ее с распущенными волосами, в сорочке и бриджах, с пистолетами, залихватски засунутыми за кушак. Тогда лицо ее было бледным, а Глаза сверкали вызовом и решительностью. Теперь же, когда гиг подошел поближе и он наконец увидел ее лицо, оно показалось ему спокойным и безмятежным под легким налетом бронзового загара. У Мэйнарда было достаточно времени, чтобы внимательно рассмотреть свою странную гостью, пока гиг подтягивался к борту фрегата. Девушка тоже заметила лейтенанта, и лицо ее оживилось.
Мэйиард напустил на себя официальный вид и спрятал за маской холодности обуревавшие его тревожные и противоречивые чувства. Анна не обнаружила на лице лейтенанта ни тени улыбки, когда он приветствовал ее на борту, а выражение его глаз было суровым и настороженным. И несмотря на это, Анна тепло улыбнулась: просто удивительно, насколько ей запомнилась каждая черточка его лица — твердый подбородок с ямочкой посередине, решительная и упрямая челюсть, мягкий овал щек… Жестом неподдельного дружелюбия и симпатии Анна уверенно протянула ему руку в перчатке.
— Как я рада видеть вас снова! — искренне проговорила она. — Какое счастье, что вы оправились от ваших ужасных ран!
— Благодарю вас, мадам, — с легким поклоном ответил Мэйнард. Он чувствовал себя явно не в своей тарелке. Очевидно, предполагалось, что он должен быть другом этой девицы, да к тому же, по-видимому, у коммодора имелись какие-то солидные основания, чтобы послать ее к нему. Нельзя было также продолжать игру в холодную вежливость под взглядами юного Таскина, который буквально пожирал глазами каждый оттенок в разыгрывавшейся перед ним сцене. Мэйнард поймал себя на том, что улыбается своей гостье, хотя еще не решил окончательно, стоит ли ему попытаться сделать это…
Когда, наконец, они остались вдвоем в кают-компании на квартердеке «Перла»— лейтенант Таскин отправился на берег с депешами для колониальной администрации, — Анна поудобнее устроилась в кресле, откинув назад свой капюшон и встряхнув головой с пышной прической темно-золотистых волос. Некоторая скованность, тривиальные разговоры, чопорная манерность ( — Передайте, пожалуйста, блюдце! — Возьмите еще бисквита! — Благодарю вас, я уже сыта! — ), царившие до сих пор в каюте, теперь уступили нахлынувшему на них чувству искренней радости от встречи друг с другом. Легкий холодок официальной вежливости растаял бесследно под влиянием сердечного тепла, которое излучали обе пары глаз.
— Мистер Мэйнард, — немного смутившись, проговорила Анна. — В прошлый раз вы видели меня в дурной компании. Вы не скрывали своего неодобрения, и я… Я хочу сказать, что знаю, насколько вы были правы. Но теперь… Думаю, теперь я намного умнее!
— Я уверен, мадам, что эту компанию вам навязали силой. Тогда я просто не сумел сообразить, что в то время вы нуждались не в порицаниях, а в помощи. Поверьте, я не перестаю упрекать себя за это!
— О, вы великодушный человек, мистер Мэйнард! Настолько же великодушный, как и храбрый! — Анна смущенно улыбнулась. — Знаете, я раз сто репетировала, что я скажу вам при встрече, и что вы ответите мне. Я все так тщательно продумала, словно готовила торжественную речь на выпускном вечере в школе. А теперь все это вдруг вылетело у меня из головы! Я даже не в состоянии припомнить — просто я так рада, так счастлива видеть… что вы благополучно выздоровели… Ах да, я это уже говорила, но если бы вы знали, как часто я думала об этом…
Растерявшийся Мэйнард не знал, что сказать.
— Очевидно, мои раны выглядели страшнее, чем были в действительности, — запинаясь, пробормотал он. — Как видите, они не помешали мне выполнять свои обязанности, мадам.
— О, я не сомневаюсь, что понадобились бы значительно более веские причины, чтобы помешать вам выполнять свои обязанности, мистер Мэйнард! Что ж, я тоже прибыла сюда, чтобы исполнить свой долг… Столько всего мне хотелось сказать вам, — и все же, пожалуй, я так бы и не решилась, если бы не стечение обстоятельств, благодаря которым я просто обязана рассказать вам все о себе. Только тогда вы поймете, почему коммодор Вернон послал меня к вам…
— Он послал вас ко мне? Значит, это была его инициатива?
Анна кивнула:
— У меня для вас письмо, которое я ношу при себе, и которое не должно попасть в руки никому… кроме вас, разумеется! — Анна подняла на него улыбающиеся глаза. — Коммодор очень осторожный человек. Он мне сказал, — она ловко воспроизвела хорошо знакомый Мэйнарду хриплый басок адмирала: — «Этот парень Мэйнард — один из лучших моих офицеров; никак не пойму, как это он умудрился получить полный заряд битого стекла в…! Твердый, как кремень, и ни перед кем не отступит в вопросах долга и чести. Но — чем черт не шутит?.. Так что порасспрашивай его немного, дитя мое, — потолкуй с ним прежде, чем отдашь ему мое письмо!..»
Мэйнард рассмеялся. Его рассмешило скорее шутливое подражание ворчанию Старого Грога, чем смысл того, что он услышал. Это была как раз такого сорта шутка, какие он понимал и ценил.
— Что бы ни писал мне коммодор Вернон, для меня это приказ, — сказал он, вставая. — И я думаю, что меня нет нужды подвергать предварительным беседам, чтобы заставить подчиниться приказу. А теперь — если вы удовлетворены, — не будете ли вы любезны познакомить меня с письмом?
Анна положила руку на вырез платья, где, по-видимому, и хранилось письмо.
— Нет, — сказала она. — Сначала я должна вам объяснить… Потому что это не приказ. Это предложение. И более того — мне кажется, даже нелегальное…