– Что всё? — Карим уже отдышался и распрямляется, нависая надо мной. — Что ты обманом пробралась на аукцион, позволила надеть себе колье, которое предназначалось Арине и натрепала журналистам про то, что работаешь у меня в пресс-службе?
Я не спешу подняться с пола. Мне становится так жалко себя. Обхватываю голые плечи руками.
— Ну так что, милая? Самое время открыть ротик и поработать язычком. Сейчас и здесь, а не там, где тебя не просили, когда надо было захлопнуться и помалкивать перед журналистами, как я велел.
Он тянется к ремню, а я сплёвываю ему на штаны.
— Пусть тебе невеста брата отсасывает.
Глаза Карима лезут на лоб, когда он рассматривает слюну, стекающую по ширинке, натянувшейся на возбужденном члене.
Я вскакиваю, понимая, что надо уносить ноги. Как грустно всё закончилось. Ну, я хотя бы попыталась вернуть себе место.
Язык не держится у меня за зубами:
— Можешь удовлетворить себя сам, — вырывается изо рта, пока я бегу к двери и хватаюсь за ручку.
А в спину летит злобное:
— За решетку захотела? Собралась сбежать с бриллиантами?
Я замираю, опустив ручку, и приоткрыв дверь. Свободной рукой ощупываю проклятые драгоценные камни. Закрываю глаза. Блин. Чтоб тебя!
Толкаю дверь нараспашку. Не собираюсь оставаться с озабоченным Евграфовым наедине.
— Я буду кричать, если продолжишь приставать.
Он склоняет голову к плечу, чуть высовывает кончик языка, проводит по губе:
— Кричать будешь, значит… Горяченькая, говоришь? Мне нравится, когда подо мной кричат девушки. Только, давай, тогда не здесь.
Непробиваемый кретин.
— Я позову на помощь!
Он ухмыляется:
— Думаешь, тебе меня одного будет недостаточно?
У меня рот приоткрывается от возмущения, а он впивается в него горячим взглядом. Я снова вижу кончик его языка. О чём с ним, вообще, можно разговаривать?
Я тереблю бриллианты на шее. Евграфов не двигается с места, но продолжает доставать:
— Так тебе же самой хочется. Зачем отказывать себе в удовольствии? — его взгляд прожигает насквозь. Или это у меня снова вспыхивают кончики ушей.
Стыдно признаться, но там, в тёмном холле, его запах, дыхание на шее и руки, скользящие по телу, действительно, вызвали у меня отклик. Пока я не рассмотрела, кто именно меня так нежно трогал.
— Ты льстишь себе, — буравлю обидчика прищуренным взглядом, трясу камнями. — Избавь меня от этого.
Карим лениво смотрит на дорогущие наручные часы, присвистывает:
— Так время перевалило за полночь. Не думаю, что ювелирные реставраторы работают круглосуточно.
— Тогда увидимся утром, — я лезу в сумочку за телефоном и открываю приложение такси. — Я вызову машину.
Программа пишет, что ожидание тридцать минут. Потому, что за городом. Да, и цена до города неадекватная.
Карим беззаботно машет рукой:
— Не стоит. Меня ждёт водитель. Он отвезёт нас.
— Нас? — кошусь на него, потом на злосчастное колье. — Я просто хочу переночевать дома. Я никуда не сбегаю, оставлю свой адрес.
— Ты думаешь, я отпущу тебя с небольшим состоянием на шее? Хочешь, чтобы тебя прихлопнули в ближайшей подворотне?
Блин блинский! Притопываю ногой от безысходности и отменяю вызов, пока не сняли деньги. Жалостливо прошу:
— Давай подождём здесь до утра.
Карим прицыкивает, качает головой.
— Аукцион уже заканчивается. Усадьбу закроют на ночь.
Мне вовсе не хочется никуда с ним ехать. Я пытаюсь что-нибудь придумать:
— Давай спрячемся, останемся здесь.
Он ржёт в голос:
— Тебе так не терпится остаться со мной наедине?
Я сжимаю зубы, закатываю глаза.
Карим приближается и щёлкает по носу:
— Здесь сигнализация, повсюду датчики движения, — он тычет пальцем под потолок, где, действительно, мигает красный огонёк.
Я задираю голову, а он дёргает за вырез платья сзади, раздаётся треск.
— Что это? — в его руке остаётся этикетка.
Он не просто оторвал ценник. Он выдрал его вместе с брендовой нашивкой, к которой, тот был пришит.
Я закрываю глаза –не могу смотреть на это. Теперь я не смогу оформить возврат. Пытаюсь дышать глубже, чтобы прогнать подступающие слёзы.
Карим же веселится:
— Ты забыла убрать ценник, — он выкидывает его в мусорное ведро.
А заметив, каким взглядом я его провожаю, до него доходит:
— Или не забыла? — он снова насмехается надо мной: — Достать обратно?
Я нервно кусаю губы:
— Ты вырвал с корнем.
Прощай моя съёмная однушка на краю города, и добро пожаловать обратно в мухосранск, домой к ненавистному отчиму.
Я так и пялюсь на мусорное ведро, а Карим поторапливает:
— Идём.
Он плутает по тёмным коридорам. Я следую за ним, понурив голову и пытаясь не отстать. А сердце бьётся часто-часто и пропускает пару ударов каждый раз, когда он останавливается на секунду в раздумьях перед очередным поворотом. Ну, в самом деле –не маньяк же он?