Роенгарра девушка нашла в своей комнате. Он собирал и увязывал её вещи. Смутившись, Мирослава принялась помогать, между делом рассказывая о своей задумке:
— Ты сколько денег за коней выручил? На три-четыре года сытного житья хватит?
— То есть ты предлагаешь отдать все деньги какому-то незнакомому мальчишке? — скептически изогнул бровь мужчина, глядя на девушку сверху вниз — она как раз сидела на корточках, стягивая горловину торбы.
— Его зовут Родька, а деньги я отдам Бояне, которая за ним присмотрит, — принялась оправдываться Мира, чувствуя себя неловко, будто сильно сглупила, но в чём именно пока не разобралась.
— А как же его отец? — продолжал наседать дотошный дракон. — Вдруг он будет против? И, кстати, почему ты о его судьбе не беспокоишься? Потому что он пьёт? А может, он делает это из-за безвременной кончины жены? Ему помочь не желаешь?
— Он — взрослый, — вконец растерялась девушка. Да что на Роена нашло? Взыграло пресловутое драконье сребролюбие? — Слушай, как только смогу, я тебе всё отдам.
— Сможешь? Когда? — скрестил руки на груди мужчина.
Мира выпрямилась.
— Приедем в Иллирос, у Милеи взаймы попрошу.
Девушка протянула руки вперёд и сложила ладошки лодочкой, приняв такой трогательный вид, что Роенгарр не выдержал:
— Ладно.
Просительница радостно подпрыгнула на месте.
— И ещё — насчёт отца Родьки. Говорят, сильный испуг иногда помогает бросить пить. Вот что он подумает, если увидит дракона?
— Ни слова больше. Вещи бери. Нам пора, — отрывисто произнёс мужчина и развернулся к двери, пытаясь сдержать то ли рык, то ли смех.
Глава 9
На этот раз лететь на драконе оказалось гораздо удобнее и не так страшно. Во-первых, Мирослава была соответствующе одета. Во-вторых, оказывается, Роенгарр собирал её вещи вовсе не из-за спешки и не по доброте душевной, а чтобы уравновесить между собой обе их торбы — связанные и перекинутые через шею, они служили прекрасными подпорками под ноги. В-третьих, Роен окружил Миру невидимым коконом густого тепла, который не только защищал от холода, но и от сильного встречного потока воздуха: теперь можно было не переживать за обветренное лицо и повышенную лохматость после приземления. В-четвёртых, держаться самой практически не приходилось, чудесно удлиняющиеся драконьи рога оказались настолько гибкими, что обвили талию девушки, надёжно удерживая её на месте. Неудивительно, что Мирослава примерно с середины полёта начала клевать носом. Восторг и трепет, вызванные ощущением бездны под ногами, постепенно ослабли, а переживания прошедшего дня дали о себе знать. Вот только опереться, чтобы уснуть по-настоящему, было не на что. Мира слегка заваливалась то в одну, то в другую сторону, тут же вздрагивала и просыпалась. Тогда ей в голову пришла мысль лечь дракону на шею.
— Можно я посплю? — сказать пришлось громко, практически крикнуть. От звуков чудесный кокон не отгораживал, и свист ветра сквозь него был слышен прекрасно.
— Спи.
— А ты меня удержишь?
— Уроню — поймаю.
Мира невольно улыбнулась: это желтоглазое чудовище неисправимо.
— Спасибо! — тем не менее поблагодарила она, легла и с блаженством обняла драконью шею: тёплая, как печка, и приятно шелковистая. Чешуйки прилегали друг к другу очень тесно, их края были закруглёнными и гладкими. Если не видеть (а сейчас из-за темноты действительно видно не было), то кажется будто гладишь мозаику с искусно затёртыми швами. Однажды на рынке в Граде Мира любовалась созданными этим методом картинами и облицованными непрозрачным цветным стеклом статуэтками. Они переливались на солнце, играли световыми бликами и казались живыми.
— Не делай так…
Голос Роенгарра звучал странно хрипло, словно Мирослава случайно его придушила, пока бездумно ощупывала-наглаживала чешуйчатый рисунок. Девушка тут же выпрямилась, решив, что дракону стало неудобно, когда она навалилась вперёд.
— Больше не буду. Извини, — Мира успокаивающе провела ладонью по шее, будто оглаживая взбрыкнувшего из-за неуклюжести всадника коня.
— Глупая.
Девушка отдёрнула руку и несколько раз в наказание похлопала себя ею по лбу. Она не поняла, что сделала не так, но чувство вины всё равно испытала. Зато спать перехотелось, и всю оставшуюся дорогу Мира любовалась, как в предрассветных сумерках постепенно проявляется окружающий их мир. Иногда очень близко пролетали птицы. Дракона они не боялись, шарахались по большей части от всадницы, с любопытством протягивающей в их сторону руку. Небо тоже преображалось: светлело, наливалось красками, будто кто-то невидимый проводил по нему широкой кистью, макая её то в алый, то в розовый, то в золотой, а иногда смешивая оттенки между собой и брызгая на облака лиловым. Захватывающее зрелище. До дрожи.