Дом кивает и поворачивается, но дверь открывается прежде, чем он успевает до нее дойти. Входит Ханна, на лице ее фирменная улыбка кинозвезды. Не так давно эта улыбка заставила бы меня ухмыльнуться ей в ответ. Теперь же она заставляет меня скучать по искренним улыбкам Рейвен, ее хихиканью, ее подлинности.
— Арес, — говорит она, подходя ко мне.
Я вздыхаю и отстраняю Дома жестом головы. Он ободряюще улыбается мне, прежде чем выскочить за дверь, оставив меня.
— Ханна, — говорю я, и мой тон становится резким. — Что привело тебя сюда сегодня?
Она закатывает глаза и обходит мой стол, опираясь на его край.
— Не будь таким, — умоляет она, ее тон игривый. — Ты же не злишься на меня до сих пор?
Я качаю головой.
— Если ты здесь не для того, чтобы обсуждать дела, я должен попросить тебя уйти.
— Арес. — Раскаяние в ее голосе заставляет меня поднять взгляд, и я тут же чувствую, что колеблюсь, когда мои глаза встречаются с ее глазами. Она выглядит такой обиженной, такой подавленной.
— Ханна, — пробормотал я. — Я не хотел причинить тебе боль, но я четко обозначил свои границы. Между нами больше никогда не будет ничего прежнего. Мы оба знаем, что к тому, что было раньше, уже не вернешься. Мы отрицали, притворялись, что пройдет три года, и мы сможем вести себя так, будто их не было вовсе, вернувшись к тому, на чем остановились… но так не бывает. Все не так просто. Ты не более чем сестра моей жены, Хан. И никогда не станешь больше. Никогда больше.
Мучения в ее лице поражают меня до глубины души. Слезы наполняют ее глаза, и я отвожу взгляд.
— Арес, — умоляет она. — Не говори так. Мы с тобой всегда были вместе, с самого начала. Это просто обходной путь. Ты запутался, потому что живешь с Рейвен. Весь мир видит этот сказочный роман, которого просто не существует. Такую историю, как наша, ничем не заменишь, Арес.
Она вытирает слезы, но они не перестают капать. Прошли годы, но, несмотря на нашу историю, я все еще не могу сказать, настоящие ли ее слезы. Они не задевают меня так же, как слезы Рейвен.
— В последний раз, когда я спрашивала, ты отказался отвечать, когда я спросила, спишь ли ты с моей сестрой.
Я замираю, искренняя вина и стыд борются за господство над моими мыслями. Черт.
— Это так, Арес?
Я смотрю ей в глаза.
— Да, — говорю я просто. Нет смысла скрывать это. Я не могу допустить, чтобы у нее оставалась хоть капля надежды. Это причинит боль моей жене, а я не могу этого допустить.
Глаза Ханны слегка расширяются, и что-то в ее выражении искренне меня поражает. Возможно, ни одна из слез, которые она пролила до сих пор, не была настоящей, но эти точно настоящие.
— Ч-Что?
Я отворачиваюсь, не в силах дать ей утешение, в котором она так нуждается. Я не могу поощрять постоянное размывание границ между нами. Это несправедливо по отношению к Рейвен, но и по отношению к Ханне это тоже несправедливо.
— Мне очень жаль, Ханна. Она моя жена.
Она зарывается лицом в свои руки, громкие рыдания рвутся из ее горла, когда она распадается на части. Когда-то я был бы тем, кто поймал бы ее, обнял. Часть меня все еще хочет сделать это для нее — возможно, из-за нашего общего прошлого, но большая часть меня знает, что это должно закончиться здесь.
— Как ты мог? — То, как дрожит ее голос на последнем слове, свидетельствует о ее опустошенности, и меня убивает то, что я так с ней поступил. Несмотря на это, я предпочел бы видеть слезы в ее глазах, а не в глазах моей жены.
— Ханна, мне очень жаль. Мы с тобой оба знали, что между нами все кончено, как только ты села на тот рейс. Ты знала, какими будут последствия, но была достаточно эгоцентрична, чтобы думать, что тебе все сойдет с рук. Да, мне чертовски больно смотреть, как ты распадаешься на части, но знаешь, что еще больнее? То, что ты ушла от всего, что у нас могло бы быть. То, что ты сейчас здесь, в моем офисе, цепляешься за то, что заставила меня отпустить. Ты сделала это. Ты разрушил три жизни своими действиями, а теперь злишься, что мы с Рейвен смогли построить что-то из этих осколков? Как это справедливо, Хан? Как это справедливо по отношению ко мне? По отношению к ней?
Она смотрит на меня, и кажется, что она наконец-то действительно видит меня, слышит меня.
— Арес, — умоляет она. — Я не могу тебя потерять.