Я идеально ему подхожу. А он мне.
Да, у меня был другой муж и другой мир. Я даже помыслить не могла, куда приведёт меня судьба. Но да, несмотря на неудачный первый брак, от дочери бы ни за что не отказалась, если бы могла вернуть время.
А он мог бы хотя бы… Хотя бы сделать вид.
Я бросаю на него взгляд. Чувствую, что вот-вот заплачу, поэтому отворачиваюсь. И взгляда было достаточно. Точнее, даже он был лишним.
Не стоило… не стоило показывать ему своих чувств.
Пелагея, конечно, мало что поняла. Она никогда не знала, что такое хороший, любящий отец, для неё это скорее просто слово. Возможно, она даже думает, что папа — это тот, кто живёт с мамой. Ну потому что Глеб именно так себя и вёл, даже когда всё ещё было приемлемо. Дочь просто игнорировал.
Многие так ведут себя.
Может быть, с сыном было бы иначе?
Хотя нет, бывший муж бы просто сказал что-то вроде: «Вот когда он вырастет, тогда и буду с ним общаться, сейчас-то что с него взять?».
Я беру Пелагешу за ладошку и увожу.
— Идём, родная… Нужно переплести тебе косички. И погуляем с Барсуком, да?
— Да! — она радуется.
Я пытаюсь успокоиться. Даже не знаю, почему вдруг стало так плохо. Мне нужно время. Потом всё выправится. Правда?
Алан ничего больше не говорит, хотя я и чувствую его жалящий взгляд.
Если Глеб не был отцом Пелагеи, то и Алан не должен.
Он ведь всегда искал подход к моей дочери только ради того, чтобы заполучить меня. И когда получил, почти полностью, тогда-то и перестал скрывать раздражение.
Я несколько раз ловила его едва ли не на отвращении. Благо, это было чем-то мимолётным.
— Мамочка, о чём ты думаешь? — Пелагея улавливает моё настроение, я поднимаю её на руки.
Такая уже большенькая стала!
Даже не верится, а, казалось бы, только вчера была маленьким свёртком. Родилась с небольшим недовесом, но зато кричала в больнице громче всех.
Прижимаю её к себе и чувствую, как по щекам текут горячие слёзы.
Не выдержала всё-таки.
Хорошо, что дочь не видит.
Стараюсь незаметно промокнуть лицо рукавом.
— О тебе думаю, — шепчу в ответ.
— Хорошее? — уточняет любимая моя девочка.
— Конечно, детка.
После внезапного пробуждения и сцены с кузнецом, я расслабляюсь, совершая утренний ритуал. Один на двоих с дочкой. Умывание, причёска, чистые наряды… Зубы чистим, распугивая большинство слуг вознёй в зубах. Но самое страшное для всех случайных свидетелей — это зарядка.
Кто-то из служанок даже попытался однажды сообщить Алану о моих вульгарных позах и предположил, что во мне сидит демон.
Алан, конечно, посмеялся, но затем с настоящим любопытством спросил, зачем мы это делаем.
Такой забавный…
У меня получается успокоиться и перенаправить мысли в правильное русло. Пусть не хочет быть отцом. Его право. Но я ему скажу при следующей встрече пару ласковых…
И случай представляется сразу же после завтрака.
Алан просит меня задержаться, пока Пелагея изучает с учителем географию. Стол убран, я деланно поправляю салфетки, дожидаясь, когда он заговорит первым. Хочу знать, о чём он думает.
Дракон… не заставляет себя долго ждать.
Он, как всегда, бесшумно оказывается за моей спиной, обнимает за талию, прижимает к себе, заставляет опереться ладонями о стол, выгнуться в пояснице, горячо целует в шею.
Я напрягаюсь.
Он чувствует это и шепчет мне на ухо:
— Злишься? Разве я не прав?
Я пытаюсь развернуться, заглянуть в его глаза. Но он не даёт этого сделать. Держит, не причиняя боли, но будто наслаждаясь моим неудобным положением.
Что ж… оно с самого начала было неудобным.
— Тебе никогда не нравилась моя дочь, — отчеканиваю я. — Я это знаю.
— Мне никогда не нравилось, что она твоя дочь, — поправляет меня Алан. — Но я ничего не имею против Пелагеи. У неё будет всё необходимое и больше необходимого. Уроки, наряды, хороший муж в будущем. Даже моё имя. Но я не её отец. Её отца я бы убил.
Он ослабляет хватку, и мне удаётся вырваться.
Точнее, развернуться, прислониться мягким местом к столу и упереться ладонями уже о широкую, каменную грудь дракона.
Он сверлит меня взглядом. Практическим издевательским. Таким, каким он был в ночь нашего знакомства.
Это всё тот же человек, Варя.
Не так много времени прошло.
А чего ж ты хотела?
— Тебе так нестерпимо оттого, что у меня есть прошлое? — усмехаюсь, отзеркалив его замашки, просто не выдержав и уронив свою маску спокойствия. — Придётся смириться, если хочешь быть со мной!
На язык снова просятся слова о его бывшей жене. Мне бы тоже хотелось быть единственной, кого он любил. Единственной истинной. Но ведь это не так.
А я ни разу не заикнулась о его прошлом.
И ни разу сама не вспоминала о своём муже.
О своём мире.
О своей жизни.
А он всё равно бесится…
Алан обнимает меня. Не обращает никакого внимания на сопротивление. Касается талии, заглядывает в глаза, ведёт рукой выше, запускает пальцы в волосы.
Я всхлипываю.
— Я уже с тобой, — низкий, бархатный голос пробирает до мурашек.
Алан тут же ловит их языком, оставляя жгучий поцелуй на моей шее.
— Я не собирался тебя обижать. Пусть зовёт меня отцом. Я не против.
Я вновь пытаюсь хоть немного увеличить дистанцию между нами, чтобы можно было поговорить серьёзно. Но Алан не даёт мне это сделать.
В конце концов, я обнимаю его за шею, заглядываю в глаза и говорю:
— Я не выйду за тебя!
И только это действует на него, как ведро холодной воды. Он отпускает меня.
— Что ты сказала?
— Я сказала, что не выйду за тебя, если ты не… смиришься. Я не прошу, чтобы ты стал ей отцом, чтобы полюбил. Я понимаю всё. Ты вовсе не должен. Ты сделал так много для нас, но…
— Но этого мало? — злится он.
Я поджимаю губы. Складываю руки на животе. Ничего не отвечаю. Хочет так меня перебивать — пожалуйста. Хочет злиться — пусть злится.
А я подожду.
Чувствую его тяжёлый взгляд на себе. Чувствую, как внутри него кипит гнев. И как он гаснет — тоже.
Алан подбирается и шепчет:
— Продолжай.
Я не могу сдержаться и, скользнув по его массивной фигуре взглядом, переспрашиваю:
— Что? Я не услышала.
Он стискивает зубы. Выдыхает. Ухмыляется. И решает, видимо, не играет со мной в войну. Ну или проиграть мне.
Дома можно проигрывать.
Это единственное место, где можно.
Только дома.
И только своим любимым.
— Продолжай.
Я киваю.
— Я лишь хотела сказать, что Пелагея уже есть. И она никуда не денется. И я очень люблю её. Разве можно относиться к моему любимому человеку, к моему ребёнку, как к помехе? Она не помешает нам. И нашим детям не помешает тоже. Хватит соревноваться с пятилетней девочкой.
Он усмехается. Тёмная энергия разрастается по комнате, но не касается меня.
Формулировка ему не нравится.
Но я тоже не могу всё время быть ласковой кошечкой и подбирать слова так, чтобы высвечивать из реальности лишь привлекательные для него вещи.
Он соревновался с Пелагеей за моё внимание с самого первого дня.
Это абсурдно. Но это правда. И Алан всё понимает.
Более того — признаёт.
И это ещё один пунктик в списке того, почему он самый лучший мужчина на земле.
— Ты любишь её больше, — наконец, глухо произносит он, глядя на меня. Глядя… повержено.
Я могу допустить, что никто другой никогда не видел этого взгляда.
Он заставляет меня подойти к нему ближе и обнять.
— Это ведь разная любовь, дурак ты… — сама уже едва ли не плачу, а в голосе тёплое, игривое веселье. — Я люблю тебя, — целую его в нос. — Как мужчину — только тебя.
Алан подхватывает меня, целует в губы и произносит как-то задушено:
— А я люблю тебя как всё.
Глава 13