Ренита заметалась глазами по мужчинам, стоящим неподалеку, но все они — и наставники, и надсмотрщики, и урбанарии, и даже Требоний — все они или правда были увлечены происходящим на арене, или сделали вид, что не слышат и не видят того, что их не касается. Она не нашлась, что возразить, лишь из служебного долга окинула быстрым оценивающим взглядом сплошь забрызганного кровью германца:
— Не ранен? Тогда не мешай, дай пройти.
— Куда собралась, мышь-трупоедка? Нет там для тебя ничего. У меня живыми не уходят.
— Так уж и не уходят, — выпалила со зла Ренита и крепко пожалела, но было поздно.
Вульфрик Безжалостный упер руки в бока и захохотал:
— Ты про любовничка своего и рыжую сучку? Так им просто повезло! В следующем бою я не просто прирежу твоего кельта, я еще ему и причиндалы отрежу. Тебе на память. Высушишь и будешь любоваться, когда я не буду спать с тобой. Потому что чаще буду спать с рыжей сукой. В ней есть огонь, о который я хочу погреться.
— Ты не посмеешь, — прошептала Ренита, вжимаясь в стену.
Он склонился над ней, обдав жарким запахом резкого, звериного пота:
— А кто мне запретит? Ты, мышь? С каким оружием? Ночной вазой? Да до этой рыжей я доберусь уже сегодня ночь, раз не удалось в прошлый раз. А после упокою твоего ненаглядного галла и покажу тебе, что такое настоящий мужчина.
Ренита оползла по стене под ноги Требонию.
— Это еще что за представление? — рявкнул помощник ланисты. — Вставай! Или, хочешь, пока валяйся тут. Все равно этот Вульфрик вырезал всех, а следующий бой только начался.
Он переступил ноги полулежащей женщины и удалился.
Она пришла в себя от нескольких ощутимых оплеух. Возле нее на колене стоял немолодой урбанарий:
— Ты чего? Беременная?
— Неееет, — протянула она. — Просто жарко.
— Ну-ну, — усмехнулся солдат. — Воды тебе принести? Или проводить до фонтанчика?
— Я сама. Врач, исцелись сам. Спасибо, — она неловко поднялась на ноги, боясь следующего приступа слабости, но голова полностью прояснилась, и она ушла к себе, так и не найдя Тараниса.
— Нет, ну ты подумай! — Марс со всей силы и злости ударил кулаком по известняковой стене коридора казармы, оставляя кровавый след от сорванной кожи. — Молодой! Гаденыш! Подкараулить его…
— И что? — пытался успокоить друга рассудительный Таранис. — Прирежешь патриция? И куда дальше?
— А дальше арены все равно не пошлют!
— Ошибаешься. Так ты выходишь с оружием против оружия, а бросят голым к тиграм, запоешь по-другому.
— Да за Гайю…
— Понятно, что за Гайю ты согласишься, чтоб тебя запинал и заклевал африканский воробей. Но ты сам на него сейчас похож, голову в песок прячешь.
— Я? Ты считаешь меня трусом? — Марс даже остановился, а надсмотрщик, сопровождавший их, отвлекся от своих мыслей и посмотрел укоризненно.
— Тише, — хлопнул его по спине кельт. — Ты не трус, просто не видишь очевидного выхода.
— Какого? Разнести этот балаган до основания? Унести ее отсюда на руках куда глаза глядят? — он взмахнул рукой и сморщился от боли, все же растревоженная едва зажившая рана на ребрах давала о себе знать.
— Да, далеко донесешь ее, — усмехнулся Таранис, тоже растирая ладонью ноющую грудь.
Мужчины понимающе преглянулись и криво улыбнулись друг другу.
Они дошли до камеры Марса, и Таранис попросил надсмотрщика:
— Дружище, я точно не сбегу никуда. Слишком мне хреново. Позволь с товарищем немного поболтать.
Надсмотрщик кивнул, погрозил им обоим кулаком на всякий случай и удалился.
Марс мерял шагами камеру.
— Хватит уже мельтешить! Сядь. А то у меня самого голова кругом пойдет. Уймись. Ну, выскочишь ты сейчас. Добежишь до гостевых покоев. Там охраны полно. Схватят, в карцер, к столбу, плетка.
— Мне не страшно.
— А о Гайе ты подумал, дурья башка?! Ее принесут истерзанную, а тут еще и ты после сорока плеток? И что ей делать?
— Как… истерзанную…, - у Марса подкосились колени и он буквально упал на солому. — Это мне больно думать, что она в чьих-то руках. Но женщины, которые были в моих руках, всегда благодарили. И просили еще… У меня и девственницы были.
— В твоих, — заметил кельт. — И в моих. Рагнар наш вон на пирушке этой на днях, говорит, пятерых ублажил. А попадись она такому гаду, как Вульфрик?
Марс сжал голову руками и застонал в голос:
— Нет. Не могу. Тогда ее точно надо спасать!
— Думать раньше надо было. И не только головой, но и даже головкой. Если бы сам ее взял, а не только целовался бы по углам, ей бы не так больно было бы принять другого мужчину.