— Где ты живешь?
— На Пыльной улице.
— Дорогу знаешь?
— Конечно. Может, ты поставишь меня на ноги? Я вполне могу идти, — она осторожно дотронулась до его плеча. — Ты снова ранен… Очень больно?
— Царапина, — он поцеловал ее легим поцелуем в кончик носа. — Даже не думай о таких вещах. Так тут далеко?
— Не особенно. Я знаю проходные дворы.
— Так… А тетя твоя знает, что ты проходными дворами бегаешь? И, кстати, как ты вообще там оказалась?
— Пришла к тебе. Помню, что обещала не приходить. Прости. Но тебя не было в цирке, и я испугалась, что тебя убили где-то на частой вечеринке. Или ранили на тренировке. И решила придти, — девочка явно не выдерживала его темпа и начала задыхаться.
Рагнар подхватил ее обратно на руки.
— Давай-ка показывай дорогу….
Они подошли к дому с задней стороны, так и не встретив никого — Рагнар видел, что не только над храмом, но и над пристанью поднимаются зарева пожаров. Впрочем, пожары в Риме случались почти каждую ночь, и это никого не удивляло.
Юлия соскользнула с его рук и приоткрыла небольшую дверь, через которую обычно выносили отходы и принимали разносчиков продуктов. Рагнара удивило, что ключ от дома, пусть и от черного хода, самого префекта спекулаториев, хранился под кустом лаванды. Он вопросительно посмотрел на Юлию, а она с проказливым выражением побледневшего от приключений личика шепнула:
— Мой собственный. Тетя не знает.
Она запрятала ключ обратно и потянула его в дом.
— А что скажет тетя? — одними губами спросил он.
— Я не Пифия, чтоб знать заранее. Вот на то, что она скажет, мы и ответим.
Она провела его в просторное помещение, отделанное мрамором, с большой, вделанной в пол ванной из нежно-розового камня, повернула медный кран, и вода с плеском стала наполнять ее широкой струей. Юлия опустила руку под струю:
— Теплая. Ночью-то и то жарко. Жаль, совсем горячую сразу не пустить, ее над подождать, сейчас погашен огонь в гиппокаусте.
— Это что? — он устало опустился на пол у стены.
— Не знаешь? — удивилась Юлия и спохватилась. — Ах, да… Конечно… Ну это в подвале у нас печь, ее топит раб земляным маслом. Оно черное такое, вонючее, его в больших метретах нам привозит торговец. Ну и от этой печи греется воздух в глиняных трубах, и зимой пол теплый в доме, а от него и в комнатах тоже, ну, кроме атриума, где окно над имплювием. И воду для ванны тоже там греют и по свинцовой трубе она сюда приходит. Гиппокауст под нами. Но сейчас лето. Это зимой горячая вода постоянно. А сейчас, только когда собрались помыться как следует.
— Да, помыться не мешает, — Рагнар взглянул мельком на свою грудь, залитую кровью пополам с потом и копотью, да и все тело было таким же. Как ни странно, Юлия, которую он плотно обернул египетской занавеской, почти не пострадала от копоти, только легкие и пушистые волосы немного спутались.
— Полезай, — она показала ему рукой на глубокую и широкую ванну, манящую чистой прозрачной водой.
— Давай лучше ты. Тебе только ополоснуться, а с меня грязь ломтями соскребать можно. А я пока передохну.
Она засмеялась тихим мелодичным смехом:
— Вот я с тебя и соскребу! Ты мой усталый герой, и я буду оказывать тебе всяческие почести.
— Что? — он не понял, шутит она или говорит всерьез.
— Иди сюда, — она протянула ему руку, увлекая за собой. — А после я перевяжу твои раны. Не думай, умею. Во всяком случае, помогала тете пару раз, когда случались несчастья с рабами. Как-то раз виноградарь тяпкой себе чуть полступни не отхватил. Ну и все такое. И дядя приезжал пару раз с тяжелыми ранами, я маленькая была, особо не доверяли и не показывали его, но видела через дверную щель, как тетя Гортензия ему перевязки делала. Ему тогда вроде как-то стрела плечо пробила. Боялись, что рука отнимется. Но тетя ему и массажи делал, и припарки, и на источники целебные тут у нас, за городом, возила. Обошлось. Он уехал снова, а мы остались ждать…
Она, заговорив ему зубы, умудрилась развязать таки сублигакулюм и подтолкнула его к воде:
— Ну же! Ты что, воды боишься? Такой большой…
И он решился — опустился в оживляющую приятную прохладу.
Не успел Рагнар прикрыть глаза от навалившейся слабости и жжения во всех ранах и ссадинах, как почувствовал плеск воды и ее нежные руки под водой.