— А если не подпишет? — опять тянул свое надсмотрщик. — Ты ж ее знаешь, ей как вожжа под хвост попадет.
— Тогда весь лудус будет знать, что она тут голышом бегала. Тряпки-то ее вот, валяются. Вывесим на кухне. Или вообще на чучело тренировочное наденем.
— А рыжая?! — спохватился надсмотрщик, оглядываясь на Гайю, стоящую со скрещенными на груди руками, прислонясь к стене у водоразборника, которым уже воспользовалась сполна, не обращая внимания на мужчин.
— Эй, рыжая, — окликнул девушку помощник ланисты. — Что-нибудь тебе говорил хоть один из этих, пока ты их убивала?
— Вот и ответ, — улыбнулась Гайя своей обезоруживающей улыбкой, предназначенной для таких случаев. — Я их убивала, а не вела философские диспуты.
— А эта мышь чесночная?
— Мышь тряслась и рыдала, — бестрепетно сказала правду Гайя. — Она сама себя не слышала от страха. Думаю, она и не вспомнит ничего утром, кроме кромешного ужаса.
— Хорошо, — протянул помощник ланисты. — Тогда ты на место, в камеру, и попробуй не встать на подъеме. И язык свой прикуси, а то лишишься. Для фехтования он не нужен. А вы живо вывозите трупаки.
Гайя успела пробраться к Рените только после утренней тренировки, как была, даже не тратя время на умывание, кое-как стряхнув песок, налипший на потное напряженное тело. Врач, бледная, с ввалившимися красными глазами, сосредоточенно растирала что-то в небольшой мраморной ступке.
— Как ты? — тихонько спросила Гайя.
— Все хорошо, — бесцветным голосом ответила Ренита.
— Таранис как?
— Сорвал. Все швы до единого.
— Что можно сделать?
— Ничего. Заживет, но дольше и хуже. Кстати, твои же слова. Помнишь?
Гайя кивнула — с этих слов и началось их знакомство, непонятно как переросшее в дружбу.
— Как он все же услышал?
— Не знаю. Не говорит.
— А ты спрашивала?
— Да. Он понял, что я дала ему оглушающий отвар. И обиделся. По его мнению, мужчина должен встречать боль с открытыми глазами.
— Он прав. Я бы тоже обиделась. Это тебе так, на будущее.
— Знаешь, давай до такого будущего не доводить. Будь осторожнее.
— Хорошо. Но зачем ты это сделала? Он так плох был?
— Нет. Он сцепился с этим Вульфриком, — и тут Ренита расплакалась, прижавшись к груди Гайи, не обращая внимание, что ее туника пропитана потом до последней ниточки. — Понимаешь, я жизнь прожила, все двадцать семь лет, ни один мужчина на меня не глянул. А тут днем Вульфрик, ночью эти. И Таранис…
— Ну а Таранис-то чем не угодил? Вот он как тебя любит!
— И видел меня в таком виде…
— Он был не в лучшем.
— Он мужчина.
— А ты красивая женщина. И уверяю, надсмотрщик и помощник ланисты будут молчать. Иначе им придется и о своих решениях этой ночи отчитаться. Знаешь, как говорят: «Сказал А, скажи и Б».
— Правда?
— Правда. А вот у меня к тебе будет огромная просьба. Ты не обязана. Но от этого зависит жизнь не только ланисты, но, боюсь, и моя. И что хуже.
— И что я могу? — отшатнулась от нее в испуге Ренита, количество событий в жизни которой явно превысило ее возможности понимания.
— Ты же префекта когорты спекулаторум себе представляешь?
— Тот стареющий ветеран, который купил твою ночь, а затем прислал подарки?
— Да. Сможешь его найти?
— Пойти туда? Да куда мне? Я не пройду через охрану преторианского лагеря. Кто я, жалкая рабыня-врач. Таких полно, правда, греки в основном, врачующие большие семейства патрициев.
— Тебе не надо туда идти. Ты же по городу в остальные места ходишь?
— В Субуру, в лавки со снадобьями и полотном. И в библиотеку. Ну и в храм Эскулапа. Но это же все знают. И это понятно все. Я туда годами хожу.
— Вот. А район у Дубовых ворот ты себе представляешь? За Большой Пыльной дорогой?
— Да.
— Сможешь оказаться там до часа первого факела?
— Поздновато…
— Хорошо. Завтра утром на хораприме?
— Это ж встать до рассвета! Я и так полусплю сейчас. И охрана страшно удивится.
— А когда ты обычно ходишь в город?
— В обед. Обычно это тихий момент, пока тренировок нет и никому нос не разнесут.
— Хорошо. Давай попробуем. Будь там в полдень. Он иногда приезжает домой обедать, если нет особых дел.
— А если не приедет?
— Тогда повторим.
— Гайя, ну во что ты меня втягиваешь, — простонала Ренита, стряхивая с пестика зелено-бурую массу размятой травы на кусок полотна.
— Ни во что. Уж префект наш тебя точно не обидит.
— Наш??! — отступила еще на шаг Ренита.
Гайя удержала ее за запястье и прикрыла глаза в знак согласия.