Выбрать главу

Выехав из Сикуани по железной дороге, дядюшка и Нативидад остановились только в Моллендо, надеясь встретить там маркиза — победа Вентимильи должна была распахнуть двери и его тюрьмы. Что касается Раймонда, который, разумеется, предпримет все возможное и невозможное, чтобы спасти Марию-Терезу, то его они ожидали увидеть только в Лиме…

В первый раз между ними было произнесено имя Марии-Терезы. Видя, с какой тревогой и ожиданием смотрят на него спутники, видя, как глубоко огорчен и взволнован дядя, Раймонд не выдержал и бросился ему на шею с криком: «О, дядя, дядя, она умерла!» Академик заплакал, горячо обнимая своего племянника. Но Раймонд, весь дрожа и захлебываясь от рыданий, вырвался из его объятий и убежал, чтобы наедине выплакать свое горе. А двое стариков печально зашагали дальше по берегу океана. Волны обдавали их солеными брызгами. Уже десять дней бушевала буря, пароход не мог отплыть — и они без дела сидели в Моллендо и не могли двинуться дальше.

«Бедный Раймонд! Бедная Мария-Тереза! Бедный малютка Кристобаль!» — сокрушенно вздыхал дядюшка. Несчастье растопило ледяную кору научной сухости, сковавшую его сердце, и он забыл о литературе — ради жизни.

Теперь он горько упрекал себя за непростительное легкомыслие в начале экспедиции, когда он иронически посмеивался над волнениями своих спутников, не подозревая, как оскорбляет их этим равнодушием. Но кто бы мог подумать?.. Такой ужас!.. Бедная девочка! Несчастный ребенок!.. Такой страшный конец!.. Кто в это поверит?.. Да никто и не поверит — дома, во Франции, ни за что не поверят, сколько бы доказательств он ни представлял на публичных лекциях… Нет, нет, ему ни за что не поверят. Это так ужасно!.. Дядюшка плакал, и добрейший Нативидад плакал вместе с ним, повторяя:

— Теперь-то уж Вентимилья наверняка послушает меня и отомстит за нас. Да что я говорю! Он уже отомстил своими победами. Перу всем обязан ему. Это великий человек. С Гарсией мы опять стали бы варварами — что он блестяще и доказал своим поведением во всей этой печальной истории. Мы и сами едва из-за него не погибли.

Прошла еще неделя, а буря не унималась, и пароход все никак не мог выйти из гавани. Озу и Нативидад зорко следили за Раймондом, боясь, что он в отчаянии наложит на себя руки. Но внешнее спокойствие молодого человека обмануло их. Оказавшись наконец на пароходе, они даже осмелились попросить его рассказать о гибели Марии-Терезы. Раймонд рассказал им обо всем, что видел в Храме Смерти, и о том, как была замучена Мария-Тереза, — рассказал так спокойно и просто, ровным голосом, словно его самого эти события давно уже перестали волновать. Дядюшка и Нативидад с ужасом выслушали Раймонда и убежали к себе в каюту, где Франсуа-Гаспар выплакал все глаза над записной книжкой, куда ему предстояло занести страшный рассказ.

Раймонд, стоя у борта, видел, как постепенно проступали из тумана знакомые очертания берега, на который он так недавно сошел, полный счастья и надежд. Теперь он снова сойдет на этот берег — сойдет лишь для того, чтобы умереть. О, Перу! Сказочная страна инков и Писарро! Страна неисчерпаемых сокровищ и легенд! Страна, которой он мечтал отдать свое молодое честолюбие и свою молодую любовь. Умерла его любовь — умерло и его честолюбие. Жива только легенда, над которой он смеялся. Она убила все — и его любовь, и честолюбие, и Марию-Терезу, и самого его убьет за то, что он смеялся над легендой и не хотел ей верить…

Как и тогда, он первым вскочил в жалкое суденышко крикливого лодочника, но теперь уже не расспрашивал, как пройти на калле Лима. Он не забыл, где находится эта улица — сколько раз он торопился туда, полный надежд, к ждавшей его Марие-Терезе.

Увы! Теперь ему уже незачем было спешить. Неторопливо пробирался он через лабиринт узеньких переулков и темных сводов к небольшому перекрестку, с которого видна ее веранда… Здесь он впервые поцеловал ее, сюда приходил за ней каждый вечер — и однажды вечером не нашел ее. Бедная Мария-Тереза!.. Никогда она не вернется сюда… Не склонится над зелеными конторскими книгами, не возьмет в руки карандашик на золотой цепочке, обвивающей ее гибкий стан… Он никогда больше не услышит звонкий девичий голос, так уверенно ведущий деловые переговоры… Никогда больше не выглянет она в окно — посмотреть, не идет ли ее милый… Еще несколько шагов… Но что это? Раймонд пошатнулся, схватился рукой за сердце… Сейчас он умрет, задохнется… Тем лучше! За этим он и шел сюда… Он так и представлял, что увидит ее в окне веранды… Но как мучительно колотится сердце! Нечем дышать… Какая жестокая галлюцинация!.. Быть может, это правда, что души умерших бледными тенями блуждают в местах, которые были им дороги при жизни… Он ясно, до боли ясно видит в окне тень Марии-Терезы… Может, теням дано показываться тем, кого они при жизни любили… Да, это Мария-Тереза. Она смотрит в окно… Боже, как она бледна! Вся прозрачная… Какие мертвые, печальные лица у теней, которым разрешено являться живым!.. Как тогда, она перегибается через подоконник. Как тогда, поворачивает голову… Все жесты знакомые, прежние, но такие же бледные, прозрачные… тени жестов… Раймонд едва слышно, несмело шепчет: «Мария-Тереза…». Замирает от страха — еще немного, и тень исчезнет, рассеется сладостное видение… На цыпочках, осторожно, он подходит ближе…. так ребенок подкрадывается к бабочке, боясь, что она вспорхнет и улетит… А сердце стучит все чаще, все громче… сейчас выскочит из груди, разорвется… И вдруг из уст тени вырывается живой, не призрачный, радостный крик: