— Им платят за это, — принялась оправдываться Эмма. — И, кстати говоря, очень неплохо.
— Что вовсе не значит, будто у них нет других забот, кроме как выводить за тобой пятна. — Темные глаза Кента смотрели на нее очень неодобрительно.
— Конечно, не значит. Но я не могу дотянуться до потолка. Черт побери, Зак, я пыталась!
— А как, по-твоему, с этим управится прислуга? — Последнее слово он произнес с нажимом.
Эмма поморщилась.
— Кто-нибудь принесет лестницу. — Когда темные глаза вновь посмотрели на нее с осуждением, девушка обиженно объяснила: — На лестнице у меня кружится голова. Сама не знаю почему.
— Наверное, потому что это удобно, — подсказал Зак.
— Нет. Совсем не удобно. — Почему он думает о ней только самое плохое? Она спустила ноги на пол веранды и встала. — Должно быть, очень приятно чувствовать, что у тебя нет никаких недостатков. Ты-то, видно, никогда ничего не боялся!
Не ожидая ответа, она пошла на кухню и стала хлопать дверцами буфетов. Когда Эмме это надоело, она открыла дверцу холодильника и хлопнула ею тоже. Стеклянные банки зловеще зазвенели, и что-то свалилось с полки.
— Помогает? — раздался за спиной голос Зака.
— Что помогает?
— Хлопание. Я занимался этим в детстве. Пока не сломал замок на входной двери. И тут Мораг раз и навсегда положила конец этому безобразию.
— Это угроза?
— Нет, всего лишь наблюдение.
Эмма хлопнула дверцей духовки и уже готова была сказать Заку, что он может сделать со своими наблюдениями, когда заметила, что его нет в кухне.
Вся злость тут же куда-то исчезла, и она опустилась на ближайший стул. Потом Эмма положила руки на стол и уронила на них голову.
Все бесполезно. Зак всегда будет считать ее капризной, избалованной девчонкой, которая все делает не так. Она могла бы махнуть рукой и вернуться в Грецию… если Ари захочет иметь с ней дело. Могла бы принять тонко завуалированное предложение занудного лондонского банкира позавтракать и переспать с ним. Но какой смысл? Заку это безразлично. Просто нужно забыть его и начать жить своей жизнью. Как-то, где-то, с кем-то. Или одной.
Вдалеке прозвучал гудок теплохода, напомнив Эмме, что жалеть себя — самое бесплодное занятие на свете. Прежде чем начинать новую жизнь, нужно было кое-что доказать — и Заку, и себе самой. Она еще не знала, что именно собирается доказать, но это неважно. Если Зак думает, что она проглотит его оскорбление, то сильно ошибается. Как он смел обвинить ее в том, что она ссылается на головокружение, лишь бы не ударять палец о палец!
Он хотел, чтобы в кухне было чисто? Ладно. Она очистит потолок.
Эмма распрямила плечи и отправилась в сарай, где хранились инструменты.
К тому времени, когда Эмма снова вышла на солнечный свет, она споткнулась о газонокосилку, ржавую птичью клетку, два пластмассовых ведра и беззубые грабли. Но все же нашла то, что искала.
— Я покажу тебе, Зак Кент, — пробормотала она. — Погоди только!
Зак стоял, опершись о перила веранды, и следил за проливом. Вдруг до него донесся какой-то скрежет, словно по бетону волокли тяжелый металлический предмет. Какую чертовщину Эмма задумала на этот раз? Хлопнула дверь, шум прекратился, и Кент залюбовался анютиными глазками, обильно росшими в ящиках у перил.
Да, он нагрубил ей. Во-первых, спросил, не собирается ли она простоять на столе весь день. Когда же Эмма с готовностью упала в его объятия, он поцеловал ее, а потом заявил, что это ошибка. Да, конечно, ошибка, но совсем в другом смысле. Мало того, обвинил Эмму, что она хочет заставить мыть потолок других — тех, для кого мытье потолков является работой.
Зак положил руки на перила. Эмма всегда выводила его из себя. Она доставала его как никто другой. И дело заключалось вовсе не в том, что он завидовал ее счастливому детству или богатству родителей. Сейчас он и сам был обеспечен и твердо стоял на ногах.
Нет, его злила непоколебимая уверенность Эммы в том, что если она чего-то хочет, то непременно должна это получить. Предпочтительно сразу. Он, вышедший из совсем другой среды, не мог с этим смириться. А она была не в состоянии понять почему.
Ну что она вечно смотрит на него с таким видом, будто он украл у ребенка любимую игрушку! Правда, игрушкой в данном случае был он сам. Черт, если бы он так отчаянно не желал ее, она въелась бы ему в печенки.
Интересно, как он сможет прожить в этом доме еще несколько недель?