– Думаю…
– Думают днем, ночью спят.
Нина притихла, обдумывая опасный для себя, да и для Павла, вопрос: сказать или не сказать? Говорить она не имела права. При допуске к секретной работе она подписывала документ, запрещавший разглашать государственную тайну кому бы то ни было. Но как молчать перед верным ей человеком, единственным и любимым, который ждал от нее правды, а недомолвки принял бы за предательство? Скрывать, прятаться, уходить от ответа перед мужем она посчитала противоестественный и порочным. И она решилась:
– Мне довелось читать и переводить такое, отчего стыла кровь. Это невыносимо. Об этом надо молчать даже перед казнью.
От сильного волнения она не заметила, как стала шептать на родном языке:
– В Германии хватают коминтерновцев и коммунистов… У нас тоже много людей идет под топор… Говорят, виноват Вальтер Кривицкий, но я-то знаю виноватых.
– Кто такой Кривицкий?
– Наш резидент в Западной Европе. Его направили в Рур еще в двадцать третьем. Тогда считали, что вот-вот начнется революция в Германии и надо организовывать немецкую Красную армию и ЧК. На Западе он выпустил книгу «Я был сталинским агентом». Сейчас за ним охотятся, чтобы убить.
– Почему он сбежал?
– Начались аресты. В числе «врагов народа» оказались его непосредственные начальники. В Москве его бы наверняка расстреляли. Тогда он скрылся. – Нина выскользнула из-под одеяла, взяла с комода помещенную в рамку фотографию отца, отогнула обратную картонку и вытянула вырезку из какой-то немецкой газеты. – Здесь напечатан только отрывок.
Подавшись к ночной лампочке, Павел начал читать. Первые же строки повергли его в смятение. «Это же стенка!» – подумал он и с тревогой взглянул на жену. Нина смотрела на него прямо, в упор, словно хотела заглянуть в самую душу.
– Ты должен знать и это, – с достоинством произнесла она.
«В плохо защищенном городе зарождалась смертельная ненависть к организаторам-коммунистам.
– Вот увидите, близок день, когда чернь разорвет их на улицах в клочки. Сожгут их осиные гнезда, полные доносов, как сожгли монастыри. Боюсь только, что это произойдет слишком поздно, после окончательного поражения, в окончательном хаосе…
– Они живы только ложью, самой гигантской, самой возмутительной ложью, которую когда-либо знала история с тех пор, как ловко была похищена идея христианства… Весь этот сброд стремится к власти, потому что в ней видит верное средство завладеть трудами ближнего, плодами его трудов, его женой, если она хороша собой, его убежищем, если оно удобно…»
– Что же это такое? – в растерянности проговорил Павел.
– Это правда, – глухо сказала Нина и опустила голову.
– Кто написал?
– Виктор Серж. Настоящее его имя Виктор Львович Кибальчич.
– Не родственник ли народовольца Николая Кибальчича, кто делал бомбы и перед казнью изобретал ракеты?
– Племянник. Бывший коммунист. Сталин засадил его за решетку, но Ромен Роллан, когда был в Москве, похлопотал за него, и он уехал во Францию.
– Как же он мог такое… про партию? – помимо воли в голосе Павла прозвучал почти суеверный ужас.
– А разве это не так?
Во что верить? На что надеяться? Чем жить? Сопротивляются кулаки и подкулачники в деревне, вредители в городе, шпионы в армии. Да сколько же их должно быть, чтобы сотворить сбой в громадной государственной машине?! Он еще раз посмотрел на Нину. Она же приехала в Россию из другого мира вместе с отцом-эмигрантом. Она не понимает, что, может быть, только через кровь и очищение надо строить новое общество. А почему обязательно через кровь? Зачем нужно лучезарному завтра столько жертв?
– Что же делать? – потерянно переспросил он.
– Жить, – просто и односложно ответила Нина.
– Как?!
– Как жили. Все равно это наша страна. Куда ж мы от нее уйдем?
Они еще долго сидели, прижавшись друг к другу, точно жених и невеста, – два человека в клокочущем мире, где соединились правда и ложь, вера и безверие, порядочность и лесть, сила и слабость, счастье и горе, ум и глупость, любовь и ненависть… Они были малы и ничтожны в нем, но так же неистребимы, что в молекуле атомы. И оба подумали об одном и том же – если уж существует на свете правда, то за нее и надо бороться, как боролись со злом издавна на Руси от первых еретиков до истинных праведников.
4
Нина и Павел занимали десятиметровую комнату в доме интернационалистов на Полянке, зарабатывали около трехсот рублей, этих денег двоим вполне хватало. Единственное, в чем они испытывали нужду, было свободное время. К восьми часам они уезжали на службу, возвращались в девять-десять вечера, на примусе варили самую распространенную в те времена перловку, кипятили чай. После ужина освобождали стол от посуды, и каждый со своего края раскладывал свои бумаги. И так ежедневно, без выходных и отпусков. Павел как-то еще крепился, но слабенькая, хрупкая Нина понемногу начала сдавать. Пропал аппетит, появились головные боли. Почти силком Павел сводил ее к врачу. Тот поставил диагноз: переутомление, сердечная недостаточность. Краснея и заикаясь от непривычной ситуации, Павел попросил Ростовского походатайствовать перед начальством об отпуске для себя и Нины.