идет под звездными отарами
единственный, быть может, в мире…
ПАМЯТИ ЛУИ АРМСТРОНГА
Натружена губа Армстронга,
и по вискам стекает пот.
Но звук трубы, раздетый донага, пронизывая даль, плывет…
То сам себя перебивая,
то набирая высоту.
В ком есть еще душа живая,
того коснется на лету.
Веселый негр, печальный негр
с приплюснутой губою,
его мелодия сквозь снег восходит нотой зноя.
Весь шар земной соединив,
ни на день, ни на час
не молкнет нежности мотив,
не молкнет трубный глас.
Армстронг с трубою золотой смертью разлучен.
Но кружат диски под иглой! Поет магнитофон!
…Когда ребенок,
когда обижен,
когда просияет
сквозь соль слез –
трубу Армстронга
я снова вижу,
и снова солнце
поднялось.
В КИШЛАКЕ
Ласточка, словно пуля сквозная,
через сердце ушла в небосвод. По-таджикски ни слова не зная,
я в кишлак вступил, как в кроссворд.
Я кружил среди стен глинобитных
над слепящей арычной водой.
И казалось просто обидным,
что полжизни прошли стороной.
Вдалеке от вот этих шелковиц,
ветви свесивших через дувал,
от гранат, чьи цветы краски крови,
от покрытых тюльпанами скал.
Этот солнцем настоянный воздух,
быстрой ласточки низкий полет…
Знать, за что-то судьба этот роздых,
как аванс, не иначе, дает.
Вдруг в стене я увидел—калитка приотворена, а во дворе,
словно глянцевая открытка,—
азиатский старик на ковре.
Жестом царственным необычайно
дланью он шевельнул—заходи.
Но меня обогнав, словно тайна,
ласточка пронеслась впереди.
Вслед за ней, как в преддверие рая,
я вошел, присел на ковер с
пиалою зеленого чая.
И неспешно потек разговор.
И не спрашивайте, ради Бога,
что он мне говорил, я—ему.
Привела моей жизни дорога
в это двор, а зачем—не пойму.
Иногда замолкал хозяин, солнцу марта подставив лицо. …Ласточка, воздух пронзая, все летала кормить птенцов.
ДЯДЯ ЛЕВА
Директора завода
хоронит весь завод.
Траурною лентой
за гробом —народ.
На кладбище колонна
рассыпала строй.
Венки. Знамена. Речи.
О жизни трудовой.
О первых пятилетках,
об огненных годах.
Речи по бумажкам.
И слезы на щеках.
Когда же слово дали
седому кузнецу,
к лежащему во гробе
припал он, как к отцу.
И лишь одно сурово,
слезу смахнув, сказал:
—Спасай нас, дядя Лева,
как нас всегда спасал! Всколыхнулись люди,
каждый вспомнить смог,
что многим директор
хоть в чем-нибудь помог.
К больным в больницы ездил,
к детям—в детский сад.
И защищал от кривды,
коль ты не виноват.
А если и виновен —
не отвернет лица.
Он верил в человека
до самого конца.
Металл стране давая,
не был как металл…
— Спасай нас, дядя Лева,
как нас всегда спасал.
НОЯБРЬСКОЙ НОЧЬЮ
Как гулко
в каменном колодце
собака лает.
И снова ждет,
что отзовется
на зов другая.
Проснулись
сотни одиночеств.
У темных окон
они стоят
в кромешной ночи.
Друг друга
около…
* * *
Хотелось счастья