Но Ивану не удавалось разжечь хоть искорку обиды и злобы на Оксану. Если бы он увидел ее, от нее услышал все то, что ему сообщил тесть, может быть, и возникли бы какие-то иные чувства, но в душе сохранялся вакуум. И раздвоение. Будто он в каком-то ином мире или во сне. Сейчас его разбудят, и все будет как раньше. За окнами СССР, отец жив, Оксана просто отдыхает… и нет ни Москвичова, и ничего не было. Но звуки голосов и кислый запах пороха — все подтверждало мрачную истинность реальности.
«Наверное, так себя чувствует умирающий, — подумал Иван, — останавливается сердце, и несколько минут человек еще в сознании вдруг понимает, что в груди тишина, а жизнь окончена. Хорошо, что я живу не в девятнадцатом веке или раньше — обычно в таких ситуациях люди не могли пережить стресс и вешались или стрелялись, если смерть не наступала сама собой. Или они брали оружие и, нажимая на спуск, убивали тех, кому так верили и кто их предал. Потому что для этого надо самому умереть душевно. А убить — значит умереть и самому. А мне что делать?»
Квартира быстро опустела. О трагедии напоминал лишь меловой контур трупа Пасюк — Пивторацкого и не замытое пятно крови на светлом ламинате.
Иван набрал номер домашнего телефона, сообщил маме, что скоро приедет.
— У тестя, наверное, мои ключи от машины, — сказал Иван, вернувшись на кухню.
Полковник просматривал его отчет.
— Тебе я сейчас не рекомендую садиться за руль. Давай — ка, я отвезу. Собирайся.
Иван потер запястья, еще помнившие скотч. Осмотрел комнату, взял книгу «Щит и меч», и доложил:
— Я готов.
Глава шестнадцатая
в которой Иван узнает, что его ждет командировка, учеба и заходит в церковь…
Меньше всего Ивану по пути домой хотелось разговаривать и обсуждать пережитые события. Впервые в жизни он подумал, что не мешало бы выпить граммов пятьдесят коньяка или на худой конец водки. И все — таки он спросил, не обращаясь к полковнику, а в пространство:
— Что дальше?
— Три дня на приведение себя в порядок и выяснение отношений с мамой, — сказал Москвичов, — а потом командировка.
— Куда? — без удивления спросил Иван, — он предполагал, что его «заключение» тремя днями отсидки в квартире не окончится.
— Учиться, — объяснил Москвичов, — тренироваться. Обретать новую специальность.
— Какую? Опера?
— Нет, — Москвичов вел машину, — вы Иван зачислены в институт и будете учиться на специалиста по рекламе. Но подробности потом.
— Чем дальше, тем чудесатее и чудесатее, — процитировал Иван Алису из сказки Люиса Кэррола, — а собственное желание уже не учитывается?
— В космос все равно не пустят, — пошутил Москвичов, — а Родине послужить можно и под моим началом. Или вы против этого?
— Что с ЮАНом? — спросил Иван. — Меня не будут искать?
— С ЮАНом все хорошо, отоспался и стучит как дятел, но не мне, а в контору, он же в их разработке.
— А вы знали? — Иван понял, что «конторой» полковник называет ФСБ.
— Нет, пока они не решили тебя прикрыть. Чисто работают.
— Мне тоже понравилось, — Иван вспомнил, как обошелся Сашка Линдер с половыми принадлежностями заведующего, — и люди там душевные. Так значит, теперь на меня нет охоты?
Москвичов промолчал, и в этом молчании Иван почувствовал неуверенность.
— Меня опять хотите использовать как живца?
— Нет, — ответил Москвичов, — такого плана у меня нет. До октября ты уедешь в лагерь на сборы. Вспомнишь спорт и немного подучишься разбирать и собирать оружие. А с начала учебного года — за парту!
Иван молча переваривал новый массив информации.
— Да, и еще, — продолжил Москвичов, останавливаясь невдалеке от Иванова дома, — агента «Кислород» больше нет, погиб в бою, пал смертью храбрых. Награжден посмертно.
— В боевиках при этих словах герою стреляют в голову, — сказал Иван, ибо нет человека — нет и проблемы.
— Для тебя еще пуля не отлита, — Москвичов открыл багажник и вышел из машины, — забирай свои вещички, Беляков привез. К Шкребке можешь съездить, она весь телефон на подстанции оборвала, больше за тебя волнуется, чем ты за нее. Но не рассказывай ничего. Основная версия — бандиты сами друг друга перестреляли. После той кучи трупов у Ма Бейкер подстанция гудит. Считают, что ты вообще в Москва — реке кормишь рыбу. Разубеждать их не советую. Но Люсю навести, разрешаю. Скажешь, что уезжаешь из Москвы и может быть из страны. Куда — неважно.