Ровно в девять часов вечера, когда безмятежная синева летнего неба плотно загустела и проблеснула звёздами, треск и пороховое шипение перекрыли все прочие звуки празднества.
Светящаяся линия поднялась отвесно вверх, подёргалась несколько мгновений и вдруг развернулась на самом острие алым букетом. Первая нота симфонии Кумбари прозвучала. Тут же во все стороны взвились ракеты, осыпавшие небо крупными звёздами и огненными змейками. А затем ракеты одна за другой понеслись к небу, затейливо и каждая по-своему рассыпаясь на отдельные огоньки, перекрещиваясь в небе и осыпая друг дружку огненным дождём.
Потом вдруг пришли в согласованное движение и исторгли целые потоки пламени картонные колёса и феерические мельничные крылья. Вспыхнули и неистово завертелись то в ту, то в другую сторону огненные цветы, прорезались молниеносными зигзагами мечущиеся искры. Трескотня, отдельные выстрелы, залпы ракет оставляли прекрасное шумовое оформление пылающей фантасмагории. Тёмная поверхность пруда сверкала тысячью разноцветных огненных отблесков.
Любуясь игрой отсветов ракет по воде, Зыбин вздрогнул от неожиданной иллюзии. На мгновение почудилось, будто озеро исчезло, уничтожилось, кинулось в глаза бездонным небом. Однако через миг перед ним опять плескался пруд, ставший сам собой.
Между тем на небе появился главный сюрприз огненного представления. Хлопнул пушечный выстрел, и под куполом неба в одно мгновение вырос тысячеогненный, искрящийся миллионом разноцветных звёздочек гигантский, роскошный фейерверочный бурак. Да какой бурак! Сам корнеплод налился багровым и розовым, а раскинувшаяся по небу ботва цвела над ним яркой зеленью, так что на небосводе вспыхнуло настоящее произведение искусства, достойное украсить лучшую из поваренных книг!
Зрелище, что и говорить, грандиозное. Но не оно приковало внимание Зыбина. То, что представилось его взору, выглядело поудивительнее. Пруд, как бы всей своей массой, начиная от середины, стал ровно и гладко подыматься кверху и застыл хрустальным бугром, наполненным разноцветной игрой отражённых огней. И одновременно окрестное пространство, обрамляющее пруд, вместе со всей растительностью, с толпами людей возле пруда вкупе с озарённым фейерверочным заревом пригородом, поднялось волнами, которые становились круче круче и наконец выросли до небес, как горы. А потом земные пространства сомкнулись в зените. Небеса же сделались малыми, как блюдечко, и вдруг размножились бессчётно, так что всё пространство над головой Зыбина покрылось блюдечками-небесамн, и в каждом пылал сверкающий фейерверочный бурачок.
— Боже мой, какая красота! — вслух и несколько озадаченно сказал Зыбин. — Но ведь это уже не фейерверк, это какой-то его боковой эффект. Какой?!
Тут обычная картина мироздания восстановилась пейзаж успокоился. Всё прочно укрепилось на своих прежних местах. Трансформация мира началась и завершилась столь быстро, что Пётр Илларионович просто не успел испугаться. Биение его пульса оставалось прежним, но он вдруг оглянулся.
Последние ракеты фейерверка трещали, вспыхивали, и в их неверном зыбком свете Зыбин увидел, что он не одинок на этом холме. Очевидно, не один Зыбин предпочитал покой и отстранённость. Он сделал несколько шагов к темневшей фигуре и очень обрадовался, обнаружив перед собой хорошо знакомого ему учителя географии, которому, оказывается, тоже не по душе пришлась сутолока и разноголосица, испортившая общее впечатление от праздника.
— Каково? — односложно спросил Зыбин, но в этом одном слове отразилась вся гамма испытанных им переживаний.
— Да-с!.. односложно ответил учитель, и тут они разговорились. Так Зыбин выяснил, что всё виденное им наблюдал по крайней мере ещё один человек. Впоследствии он узнал, однако, что учитель географии и сам он оказались единственными свидетелями «феномена умножения небес», как торжественно выразился учитель. Никто из толпы у пруда не заметил ничего необычного, кроме великолепного фейерверка…
Тут автор считает необходимым перебить ход повествования признанием, что он намерен нарушить правила жанра. Эти правила повелевают помедлить здесь с объяснениями, уступить пословице «пиши, да не спеши», поинтриговать, помучить немного читателя. Автор, однако, так поступать не станет, тут же разъяснив, что «феномен умножения небес» имел чисто оптическую природу.