Сатанизм не только представляет собой начатки психических наук. Как видно уже из самого его имени, это, главным образом, суеверие, извращенность, жестокость, помешательство, ядовитый хвост языческого скорпиона.
Наконец сатанизм будет смягчен и ослаблен по мере распространения науки, но уничтожить его окончательно наука не будет в состоянии. Она нуждается для этого в содействии христианства, живого, просвященного и вошедшего в самую глубь жизни, которое своим влиянием поможет удержать равновесие, постоянно нарушаемое силой низменных инстинктов.
Приведу пример, взятый из жизни Ирландии, страны, где духи и феи, как и в нашей Бретани, чувствуют себя, как дома.
Дело идет об одном судебном процессе, напоминающем те чудовищные дела, которые описаны, например, Бодэном. Но на этот раз мы имеем дело не с инквизицией, а с обыкновенным светским судом. Мотивы этого дела совершенно не касаются собственно католицизма; вся суть его, напротив, в язычестве.
Вот это дело согласно документам, помешенным в «Journal des Debats» за июль 1895 года.
Михаил Клири, по профессии бочар, был прекрасным работником, примерным мужем и избегал употребления спиртных напитков. Но вот счастье от него отвернулось: жена его стала хворать и хворала уже несколько месяцев. Вопросы о причине несчастья стали осаждать его темную голову, здравый смысл отказывался понять тайну судьбы. И вместо смирения, которое по учению Христа легко и полно обетований, Клири почувствовал тяготение к старым, наследственным суевериям; он стал думать о Немезиде, о ревнивой богине, садящейся на пороге праведника и карающей его за добродетели. Местные суеверия подкрепляли его мысль. «Это злые феи, „маленькие люди“ нахлынули в мой дом, – думал он, – и они отняли у меня мою бедную хворую жену. В ней, наверно, живет какая-нибудь фея; душа жены улетела, а в ее бледном, исхудавшем теле живет и враждебно следит за мной какой-то чуждый и злой дух». И Михаил Клири пошел за советом к какому-то лицемерному нищему, жившему поблизости и слывшему «знатоком фей», – нечто вроде древних языческих жрецов. В виде предварительного опыта знахарь велел дать больной какой-то страшно горький напиток, спрашивая ее в то же время, действительно ли она – жена Михаила Клири; затем, несмотря на вполне естественный, жалобный ответ женщины: «Конечно, это я», – он заявил, что, действительно, тело больной, лишенное души, находится во власти коварной феи. Нужно сжечь эту живую мумию, вместилище лукавого. Он без труда склонил к тому же мнению отца и двоюродных братьев больной. Несчастную женщину стащили с постели и стали поджаривать сначала на огне камина. Она лишилась чувств. Тогда ее завернули в одеяло, пропитанное керосином, и отнесли на вершину ближайшего холма. Там ее сожгли окончательно. Преступники ждут ночи вблизи развалин, где согласно обещанию «знатока фей» должна была проехать на белом коне «настоящая» женщина – та, место которой заняла злая фея.
Муж остается и, с ножом в руке, прислушиваясь, не раздастся ли стук копыт, готовится перерезать уздечку у того коня который принесет на себе его настоящую жену. Через два дня действительно послышался конский топот – коня пришпоривал жандарм; Михаил Клири был арестован.
Это происходило, так сказать, вчера – в Ирландии, в Европе.
В своей статье, служащей предисловием к моей книге «Сатанизм и Магия», Гюисманс приводит несколько подобных историй, свидетельствующих о том, что и в нашем веке не кончена роль Сатаны.
«Несколько лет тому назад, – говорит он, – в Port-Louis некий господин Пико заключил договор с Адом и съел теплое еще сердце ребенка, которого он убил.
В прошлом году, в январе, в том же самом городе колдун Лиан, стремясь приобрести расположение адских сил, перерезал шею семилетнему мальчику и стал сосать кровь из раны».
Отвратительные результаты демономании сказываются прежде всего в том, что она вызывает стремление к все более и более глубоким извращениям, влечет не только к кощунству религиозному, но и к кощунству против человечества; не довольствуясь профанацией освященных гостий, демономан должен насиловать и уничтожать другого рода гостии – невинных детей. Это и происходило на черных мессах аббата Гибура, который смешивал со «святыми облатками» кровь ребенка, зарезанного на животе m-me Монтеспан.