Конгрегация «Sakree Pentencerie» осудила магнетизм – «такой, каким ей его изложили», то есть с фокусами, еретическими бреднями некоторых сомнамбул и известными некрасивыми фактами. Основываясь на этом и разбирая вопрос исключительно с врачебной точки зрения, аббат де Meissas утверждает, что осуждение конгрегации относится только к злоупотреблениям магнетизмом, а никак не к благодетельным результатам, которые может принести пользование этой неизвестной еще силой. И действительно, необходимо было предупредить, чтобы предохранить от опасности. Недавние процессы показали, что в руках некоторых неосторожных личностей магнетизм сделался опасным орудием.
Дю Поте говорит, что ему удавалось фиксировать на земле эту силу при помощи геометрических фигур, линий и кругов, которые погружали зрителей в транс и заставляли их видеть самые ужасные образы. Такого рода магнетизм граничит с магией, и тот, кто склоняется над темными магическими зеркалами, может легко увидеть в них призрак собственного безумия. Гордость также играет известную роль. Мистификатор Калиостро давал магнетический рецепт «вечной молодости». Бывший священник, гениальный шарлатан аббат Констан, известный под именем Элифаса Леви, утверждал, что воскрешение мертвых возможно путем флюидических воздействий. Он описывает, как исцелитель склоняется над безжизненным телом и, касаясь его головы и конечностей, возвращает его к жизни. В сжатые уста проникает живое дыхание – от него, быть может, вновь оживится дыхание угасшее…
Другой маг, маркиз де Сент-Ив, превозносил значение психургии, или искусства ухаживать – не за больными, а за умершими. «Выйдя из тела, – говорит он, – душа страдает и ощупью блуждает в пустоте; ибо, привыкнув пользоваться материальными чувствами, она разучилась употреблять в дело чувства психические». И он дает указания, каким образом следует успокаивать, охранять и утешать бедную испуганную душу и передать ее под охрану предков, раньше ее попавших в потусторонний мир. Но разве Церковь в погребальных обрядах и молитвах за усопших не занимается той же самой психургией?
Я посетил на rue Saint-Merri библиотеку и журнал, посвященные магнетизму. Меня принял г. Дюрвилль, окруженный своими бумагами и бюстами. Его магнетизм граничит с гипнотизмом. Не останавливаясь на синтезе трудов своих учителей, он пытается внести в это дело свою лепту. Он думает, что ему удалось найти в человеческом теле полярность, как в магнитах и электричестве, и уверяет, что может ставить диагноз, помещая свою руку около головы больного.
Меня более всего тронул рассказ о том, как ему удалось спасти своего ребенка, умиравшего от горячки. «Это действительно было чудом», – говорил он. Действительно, такая борьба имеет в себе нечто захватывающее! С одной стороны, вера в таинственные силы, с другой – неумолимая судьба и слепая материя. И мне вспомнились те странные страницы у Стриндберга, где автор-материалист рассказывает как он спас своего сына наивными молитвами, которые читал в детстве. Кто обладает ключами жизни? Дюрвилль думает, что они – в его распоряжении, в виде маленьких магнитов и графинов с магнетизированной водой. Если это и не ключи жизни, то, быть может, по крайней мере удачные символы надежды.
Зуав Жакоб, о котором я хочу рассказать, будет, пожалуй, не на своем месте в главе о магнетизерах. Он предает их анафеме, так же, как гипнотизеров и докторов. Впрочем, характеристическая черта всех маленьких школ и заключается в том, что они стремятся уничтожить друг друга.
На карточке Жакоба сказано, что он занимается «теургией», – значит, он представляет собою нечто вроде жреца-исцелителя. «Не я лечу – исцеляют духи», – заявил он мне на пороге своего дома; он был с тромбоном под мышкой, в капюшоне из белой фланели, который он надевает, когда занимается исцелением больных. Я так долго добирался до самого верха улицы Menilmontant, где он живет, что прибыл туда совершенно убежденным. Мы прошлись среди лишенных листьев деревьев его маленького парка, пока собирались больные.
Страдальцы всякого пола и возраста разместились в пустой зале, где стояло три ряда скамеек. Женщины принесли с собой белье и бутылки с водой, чтобы набрать туда хороших флюидов. Входит «теург». «Прекратим разговоры», – произносит он. Молчание наступает такое, что зевок или вздох показались бы вещами ужасными. Зуав становится посредине, сосредоточивается и начинает поворачиваться во все стороны, склонив голову вперед и немного в сторону, напоминая своим видом вбиваемый клин. Глаза его мутны и лишены выражения. Кажется, что перед вами полуманьяк-полуфакир и все-таки, во всяком случае, зуав. Проходит с четверть часа. Зуав подзывает каждого по очереди и тычет в больное место большим пальцем руки. Слышатся жалобы и вновь затихают. Выслушав несколько гигиенических советов, толпа начинает уходить; медленно идут получившие облегчение люди со своими бутылками, бельем, костылями, а зуав берет свой тромбон и наигрывает что-то триумфальное…