— Я понимаю, что это неудачный ход, — сказал поэт. — В этом весь смысл. Поэты без провалов — куда более худшая неудача. Посмотрите вокруг себя. Вон те журналисты — жалкое зрелище.
Фин проследил за его взглядом, брошенным на кучку неряшливо одетых, толстых мужчин, беспрерывно куривших у столика с выпивкой. Их яростный спор, начавшийся час назад, казалось, только разрастался.
Один бросил сигарету и втоптал ее в ковер.
— Экономическая целесообразность, задница.
— Очень трогательно, — прокомментировал поэт. — Заметили, как они роятся возле выпивки?
В Фина врезалась какая-то молодая женщина.
— Извини... Ты чего встал, как официант?
Финууже не разделали подобное замечание.
— Это не так, — сказал он. — В прошлой жизни, уверен, я работал диктором на радио Би-би-си.
Женщина, как и несколько других женщин в комнате, была одета в костюм советской фабричной работницы, но в трактовке парижского модельного дома. Она громко рассмеялась, спросила, чем он занимается, а когда он заявил, что является частным детективом, рассмеялась еще громче.
— Я учительница, — сказала она.
Журналист, который вяло плелся в их направлении, теперь быстро подлетел к ней:
— Учительница! — кричал он. — Педагог! Вот объясните мне одну вещь. Почему вы, педагоги, считаете важным, чтобы наши дети делали «открытия» в таких жизненно важных областях, как перебирание гитарных струн, плетение корзин и выращивание головастиков в то время, как они, черт возьми, не умеют ни писать, ни читать, ни просто сложить два плюс Два.
Фин уже начал отделяться, когда услышал от учительницы:
— Неуспеваемость неспособных к обучению имеет функциональную корреляцию с бездеятельной или раздробленной семейной ячейкой. Оптимально хотелось бы...
Другой журналист перехватил Фина в дверях.
— Я слышал, вы назвались частным детективом. Зачем?
— За тем, что так оно и есть.
— Вы думаете, Хайда тоже прикончили, нет? Есть какие-то зацепки?
— Не понимаю, что вы имеете в виду?
На минуту их внимание отвлек грохот в соседней комнате — двое австралийцев в дружеской потасовке врезались в стол.
— Я имею в виду, — продолжил журналист, — что я освещаю дело Хайда. Его исчезновение. Буду благодарен за любую информацию от вас. Вы над этим работаете сейчас, да? Вас кто-то нанял?
— Меня наняла покойная мисс Доротея Фараон, чтобы расследовать смерть ее друга. Вы, наверное, успели познакомиться с деталями этой истории?
— Убийство в клубе расследования убийств? В этом вся фишка, верно? Хайд, должно быть, «номер три», или он пятый? Думаете, на этом все закончится?
Фин развел руками.
— Подождем и увидим.
— Ну, надеюсь, долго ждать не придется. Знаете, мы не можем вечно муссировать эту историю. — Журналист был пухлым человечком с толстыми линзами очков и страдал золотухой. «Роббинс из Геральда», так он представился. — Если хотите знать мое мнение, частные сыщики устарели. Акт о реформе разводов{76} во многом делает ваш институт лишним в такого рода вещах. Легавые ни за что не потерпят, чтобы кто-то копался на их территории. А всю реальную работу делают следственные репортеры. И что у вас там остается? Взыскание долгов?
— Лично меня кормит писательство, — объяснил Фин. — Меня не привлекает выбивание долгов или работа телохранителем. Но вы правы — журналистское расследование эффективно в части того, что оно располагает временем и деньгами, чтобы копнуть глубже, особенно в организованной преступности.
— Весьма лестная оценка с вашей стороны. — Почему-то казалось, что журналист ждал возражений. — Но идем дальше. Частный сыщик — это полностью вымерший вид, додо{77}, анахронизм. Как додесятичные деньги{78} или авторучки.
Фин, пользовавшийся авторучкой, покраснел.
— За вами тоже кое-что водится.
Это лишь подогрело журналиста.
— Я вам больше скажу — у репортера есть все достоинства старого частного сыщика и ни одного недостатка. Для начала, мы лучшие наблюдатели. Старые времена Шерлока Холмса, когда он угадывал профессию человека по внешнему виду, канули в Лету, если вообще когда-либо существовали. Истинная цель наблюдения заключается в идентификации, как хорошо известно полиции. Я мог бы идеально описать вас прямо сейчас. —Он закрыл свои глаза. — Ну-ка, испытайте меня.