Из будки высунулся растрепанный осветитель, а музыканты стали на стулья и выглядывали из оркестра.
Но вот вынули последний, седьмой ларец, желтый, и оттуда... – нет, этого еще не видели стены Малого оперного академического театра! – ... оттуда с треском прорвавшегося парашюта – вылетело видимо-невидимо белых голубей!
Артисты, ахнув, отпрянули!
Инспектор балета, на которого наскочил Медведь,— свалился.
Публика умирала от смеха.
Белые голуби разлетелись! Они порхали по всей сцене, над джунглями!
Под бурные аплодисменты и хохот за ними гонялись пожарные, Обезьянки и остальные!
Голубей ловили на колосниках! На планшете! В будке осветителей!
Это была новая картина в сказке!
Наконец поймали всех птиц.
Всех! Кроме одной!
Последний голубь влетел в режиссерскую балета! Он опрокинул вечные чернила на расписание репетиций. Потом угодил сам в чернила. Оттуда — в клей.
За ним с горестным криком гнался инспектор.
Голубь взлетел, смазав его крылом по лысине, оставив на ней радужные крапинки (лысина стала похожа на яйцо Райской птицы), и снова влетел на сцену — за ним мчались Разбойники.
Голубь с писком уселся на голову Людоеда.
Людоед-Бармалей схватил голубя, но не смог его снять. Голубь приклеился! Публика просто выла от восторга.
– Спасибо тебе, Синичкина, – горько сказал Людоед и под истерический хохот публики покинул величественно сцену.
Синичкина шла за ним – она тоже чуть не падала от смеха. Людоед прошипел ей в ухо:
– Я, как секретарь профсоюзной организации, ставлю твое поведение на общем собрании!
– Да, да, – сказал Главный Разбойник, большой общественник, – мы тебе объявим выговор за хулиганство! С занесением в личное дело!
– А при чем тут она? – заступился доктор Айболит.
– При чем тут я? – сквозь слезы спросила Синичкина.
– Не было б тебя – не было б этого безобразия!
– Глупые! – сказал мудрый Айболит. – Неужели вы не поняли? Это же объяснение в любви!
Пошел занавес.
Две Синичкины, мать и дочь, сидели в своей собственной комнате, но можно было подумать, что здесь открылся цветочный магазин!
Отовсюду выглядывали разные цветочные головки...
Настурции смотрели с подоконников...
Лилии цвели на столе...
Розы дремали на столике...
Гиацинты и георгины в корзинках и горшках покоились на полу...
У всех цветов были разные личики... И разные выражения... Вот, например, если вглядеться в анютины глазки внимательно — они похожи на мордочки зверьков.
Да, можно было подумать, что это цветочный магазин, если б не раскрашенный ихтиозавр, который висел на стенке, перегибая свою сказочную голову на потолок. И смотрел на Марусю.
Разные удивительные вещи, реликвии тропических стран висели, лежали и стояли, вытеснив Синичкиных.
Разноцветные воздушные шары толпились у потолка.
Маруся задумчиво поглядела на ихтиозавра:
– И, главное, теперь я как во сне... не знаю, что будет со мной в следующую секунду!
– Хм... – сказала мать, – сколько я живу... сколько живу – я не видела ничего подобного...
Сверху раздался гортанный крик.
Синичкины вздрогнули, посмотрели вверх.
На карнизе сидела большая черная птица и боком глядела на Синичкиных одним блестящим глазом.
И тут раздался звонок.
Синичкины вскочили, прыгая через цветы, бросились открывать. На лестнице стояла сердитая почтальонша.
– Только к вам и бегай! Двадцать раз в день! Для вас теперь надо отдельную работницу связи!
– Извините, – сказала Маруся и расписалась в получении телеграммы.
И они с мамой помчались в комнату.
Телеграмма лежала перед ними на столе, а они сидели и опасливо на нее глядели.
– Боюсь открывать, – сказала Маруся. – Вдруг открою, а оттуда... Они склонились над столом.
– Тринадцать... Семь... Пятнадцать... – прочла мама, что сверху – число и часы.
– Эх, будь что будет! – Маруся осторожно раскрыла телеграмму и возникло легкое, как едва уловимый запах духов – тихое музыкальное видение...
Третий ноктюрн Листа на челесте...
Синичкины смотрели друг на друга тревожными, прислуживающими глазами...
Музыкальное видение исчезло. Маруся открыла телеграмму.
«Вчера упала звезда, и я успел задумать желание... До скорой встречи...»
Подписи не было.
Мама Синичкина восторженно поглядела на дочку.
– Нет, если я не узнаю, кто это – я умру! – твердо заявила Маруся.
И в этот момент зазвонил особенным, мелодичным звоном телефон. Маруся сорвала трубку и приложила ухо. А ее мама приложила ухо к трубке с другой стороны.
Трубка молчала.
В трубке гремела тишина, как шум океанского прибоя в раковине, когда приложишь к ней ухо.