– Послушайте, не Вы ли тот самый молодой человек, которому в театре я презентовала бинокль?
– Тот самый.
– И как Вас, в таком случае, зовут?
– Утченко...
– А как Вы думаете, кто я?.. Фу! – сказала она собаке. – Мое имя Алиса Витальевна Гольдич-первая. А это – Гуго фон Шуленбург унд Гельбах.
Дама погладила старого пса. Пес тряхнул золотыми медалями и поглядел на нее слезящимися глазами.
– Вы видите перед собой чемпиона трех выставок кровного собаководства... А я, хм... трудно поверить... хм... солистка Мариинского театра... Бывшая...
Она скорбно улыбнулась.
– А теперь... хм... руководитель породы доберман-пинчеров... Фу! – сказала она Гуго фон Шуленбургу, который, склонив голову набок, некоторое время прислушивался к блохе, как к скрипке, а потом вцепился себе куда-то около хвоста и, выставив заднюю лапу, стал похож на жареную курицу.
– Вы не думайте, это не блохи. Это чисто нервное.
– Я не думаю, — сказал Утченко.
Дама печально улыбнулась.
– Да, молодой человек... Теперь вы можете меня найти на галерее Михайловского театра. А прежде... Вы видите этот дом?
Она показала на особняк с колоннами, дремавшими в фосфорическом свете,
– ...Это мой дом. Его подарил мне в шестнадцатом году красавец барон, кавалергард... Он увез меня, пигалицу, кордебалетку с репетиции «Феи кукол», а потом застрелился...
Гуго понурил голову. Дама задумалась.
– Были раньше ценители балета. Лили Куракиной за тридцать два фуэте – коляску с кровными рысаками... Тильде Кшесинской – просто так – дворец на Каменноостровском... А теперь... Ах, мейн либер Августхен, все прошло... Все прошло... Гуго, за мной...
Дама пошла мелкими шажками, а пес поплелся за ней. А потом она повернулась:
– И не смотрите больше в бинокль наоборот... А впрочем... не все ли равно... – она махнула рукой.
И Гуго фон Шуленбург повел солистку императорского театра по набережной, мимо решетки спящего Летнего сада.
Часы в переговорной на Невском показывали два часа ночи. На стуле, в зале, перед пустыми кабинками, дремал обнимая портфель, один-единственный посетитель. Он ждал, когда его вызовет Комсомольск-на-Амуре.
У окошечек дежурных не было.
Все три телефонистки сбились в глубине комнаты, под плакатом: «Ни одной жалобы от клиентов».
У одной была рыжая челка, у другой — черная, а у третьей — белая.
– Ах, он змей! – возмущенно воскликнула толстушка с рыжей челкой.
– Не мешай! – сказала девушка с черной.
А некрасивая, со светлой челкой, с крашеными волнистыми волосами, как у шахматного коня из карельской березы, продолжала:
– И главное, с кем хочешь – с Люськой, Валькой... А меня не зовет!
– Вот гад, – сказала толстушка.
– Я тогда решила – сама приглашу его на дамское танго!
– Нормально, – сказала черная челка.
– В парикмахерскую сходила... Накрутилась... Маникюр...
– Ну? Ну?
– Пришла, значит, в Лесотехническую на танцы... Сижу, жду... Держу сумки... А Зинка подряд со всеми отплясывает!
– Вот наглая!
– Сижу, жду... Объявили дамское танго... Пошла его приглашать... А он... А он... – всхлипывает.
– Ну?
– А он мне: «Я не танцую»...
Резкий звонок. Звонки... Звонки... Звонки...
Толстушка бросилась к телефону.
– Дежурненькая... Дежурненькая... Мы ждем Комсомольск-на-Амуре... Не отвечает?
Она высунулась из окошка:
– Гражданин, а гражданин!
Клиент с портфелем встрепенулся.
– Амур не отвечает!
Клиент вздохнул, встал, пожевал губами и, зажав портфель под мышкой, ушел.
Толстушка вернулась к подругам.
– Я, говорит, не танцую, а? Я не надеялась, что он такой гад. Говорит, не танцую. А сам бросился приглашать Зинку!
Толстушка захлебывалась от возмущения.
– Ну, это вообще!!
– А Зинка что?! Неужто пошла??!
Белая закивала головой и заревела.
– Вот гадина! – ахнула толстушка. – Я б такую подругу...
Тут она заметила в окошке посетителя.
Он стоял и безмолвно ждал, протирая очки.
Белая челка вытерла нос и глаза и пошла к окошку.
– Ну, чего? – спросила она не очень любезно.
– Я умоляю Вас... Мне нужно, чтоб Вы солгали.
Она вытаращила глаза на странного некрасивого человека в очках. Нет, он не был пьяным.
– Позвоните по здешнему телефону и скажите, что... Спрашивают с мыса Надежды...
– Да Вы что?!
– Это вопрос жизни и смерти...
Девушка поглядела в его отчаянные, несчастные глаза, такие огромные, через выпуклые стекла, и все простила мужчинам.
– Давайте телефон... Кого вызывать?
Призрачный свет белой ночи падал через легкую штору.
Дремали цветы и воздушные шарики.
Спал ихтиозавр, положив морду на карниз потолка.
На столике истерически зазвонил телефон. Он захлебывался резкими, короткими тревожными звонками.