Вбежала сонная Маруся, на ходу застегивая халатик, со сна кинулась в другой угол, споткнулась о корзину цветов и на одной ноге доскакала до телефона.
– Синичкину, – сказал голос телефонистки.
– Я Синичкина.
– Вас вызывает мыс Надежды.
– Какой мыс?!
– Не отходите от телефона.
Трубка молчала.
Маруся нервно зевнула. Ее била дрожь от ночного холода. Она ждала, положив голову на трубку, закрыв глаза.
– Это Вы?!
Дежурная, прижав трубку к уху, отчаянно замахала подругам.
Те бросились каждая к своему телефону и впились в трубки.
– Как странно, – тихо сказала Маруся. – Вот только что Вы мне снились... Рассказать? Это было где-то... не знаю... Рельсы уходили за горизонт... и не было никого... кроме нас... с Вами... Я шла по одной рельсе, а Вы рядом. Я опиралась о Ваше плечо... А Вы... какой странный сон... обнимали меня... И тени... Уходящее солнце бросало вперед наши длинные-длинные тени. И было так хорошо идти вместе...
Она замолчала.
Шарики покачивались на потолке.
– А какой я был? – тихо спросил Утченко.
– Вы были похожи, знаете, на кого? На Марчелло Мастрояни...
– Да, мы очень похожи, – сказал Утченко. – Нас часто путают...
Телефонистка, которая их соединила, фыркнула: «Вот дает!» И быстро закрыла рукой трубку.
Синичкина сказала:
– Знаете, я была сегодня на вокзале... А Вы... обманули меня... Зачем?
Он молчал.
– И вообще — кто Вы?.. И зачем Вы... вошли в мою жизнь?
Ее голос звенел от слез.
– А потом исчезли...
Черная и рыжая челки, прильнувшие к телефонным трубкам, переглянулись затуманенными глазами.
– И больше не возвращайтесь, слышите? И не присылайте мне бабочек и ихти... и птеродактилей, потому что... я не знаю, куда их Вам отослать...
Он молчал.
– И не смейте являться ко мне во сне...
Фея исчезла. Остались короткие, тоскливые звонки...
Утченко медленно повесил трубку.
Все три телефонистки жадно выглядывали из окошек.
Две из трех ждали Марчелло Мастрояни, но увидели маленького некрасивого человечка, пытающегося незаметно проскользнуть в дверь...
Комната Утченко уже не была удивительной. Она была пустой. Вместе с ихтиозавром к Синичкиной переселились все реликвии чужих путешествий.
На стенке висела одинокая карта Тихого океана, а на столе – Марусины увядшие фиалки и маскарадный нос вместе с усами и очками.
Крутилась хриплая, заигранная пластинка из «Спящей красавицы».
Утченко, худой и небритый, сидел за столом, положив голову на руки.
А вокруг него сидели друзья и помощники по фантазиям.
Кассирша из гастронома, что на углу Загородного...
И длинный мальчишка дворовой футбольной команды, что несли голубей в театр.
И толстяк, вручивший Фее Бриллиантов воздушные шары.
И дворник, передавший ей розы.
Все сидели и молчали.
Пластинка вдруг забуксовала и закрутилась на одном месте. Утченко остановил ее и, свесив голову, начал рисовать Синичкину прямо на столе.
Она получилась с крылышками не то ласточки, не то феи. В таком виде она стояла на пуантах.
– Так что будем делать? – спросила кассирша. Все молчали.
– Кха... – деликатно кашлянул толстяк. – Я, как водитель седьмой стройконторы могу заехать за Марусей на подъемном кране. Все на него поглядели.
– Ну и что? – спросила кассирша.
– Что – «что»?
– Что дальше?
Толстяк не нашелся, что сказать.
И Утченко печально покачал толовой.
Помолчали.
– Можно мне? – поднял руку мальчишка. – Мы так с нашей дворовой командой надумали. Давайте, мы будто нападем на Марью Ивановну. А Вы, Сергей Васильевич, ее как будто спасете!
Все поглядели на мальчишку.
– Умник нашелся, – сказала кассирша. – И все вместе с Сергеем Васильевичем попадете в отделение.
Утченко рисовал веснушки на носу Синичкиной.
– Разрешите обратиться, – сказал дворник и встал. – Я согласен два раза в день подметать их лестницу, Синичкиных. Ну, понятно, от их квартиры.
– Больше ничего не придумал? – ядовито спросила кассирша.
– Больше ничего, – честно сказал дворник.
Утченко взял со стола нос, усы и очки, медленно оторвал нос от усов и очки от носа и бросил под стол, в корзинку.
– Послушайте лучше, что я Вам скажу. Наш бакалейный отдел гастронома собственноручно испечет торт в двенадцать килограммов весом.
И кассирша торжественно обвела взглядом присутствующих.
– Было, – сказал толстяк.
– Что было?
– Торт был.
– Так тот был на сколько кило? На шесть? А этот на двенадцать.
– Старо, – сказал дворник.
Кассирша обиделась.
– Ну, дело хозяйское, – сказала она, поднимаясь. – У меня кончается перерыв.