Сквозь пелену дождя светились старинные фонари театра... Утченко подошел к парадной, где было написано «Служебный вход».
Театр звенел и светился изнутри, словно огромная музыкальная табакерка...
Утченко постоял у двери и медленно пошел к главному входу...
Утченко задумчиво смотрел на афишу:
Тихая, пленительная музыка доносилась из театра — афиша пела медными, струнными, деревянными голосами...
Король Флорестиан Семнадцатый сегодня давал бал в честь принцессы Авроры! И кого только не было среди гостей — и Волк, и Кот в сапогах, и Голубая Птица, и Красная Шапочка, и Карабас, и Принцы, и Ослиная Кожа! Одних фей было одиннадцать!
И все они проступали сквозь афишу, делая Утченко какие-то таинственные знаки...
Светились старинные фонари сквозь пелену дождя...
………………..Что-то...
Что спрятано пока во тьме,
Не зародится с нынешнего бала?
Безвременно укоротит мне жизнь
Виной каких-то страшных обстоятельств!.. –
– прошептал Утченко.
Музыка бала тянула в театр.
Но тот, что направляет мой корабль,
Уж поднял паруса. Друзья, войдемте...
И Утченко вошел в вестибюль.
Двери на бал охраняли капельдинерши. Некоторые дремали, скрестив руки на груди, а некоторые вязали.
И они никого не пускали в царство сказки на бал, который уже кончался.
Началось третье действие, и окошечко кассы было закрыто.
А над ним висела печатная надпись: «Билеты все проданы».
Там, в глубине за окошком, дремала кассирша.
А так пленительно звала музыка!
Утченко грустно постоял перед кассой, а затем тихо постучал в окошко.
Кассирша встрепенулась, откусила от яблока и начала считать на счетах.
Он тихо постучал еще раз.
И тут, как чертик из табакерки, вылетела жующая голова с огромным шиньоном:
– Черным по белому, – прошипела она. – Черным по белому – нет билетов!
И скрылась.
Утченко всунул голову в окошечко и пристально поглядел на кассиршу, носом к носу.
Бриллиантовые капли дождя стекали с его воротника.
– Ыв яакат яарбод,— тихо сказал он, что на детском языке «задом наперед» значило «Вы такая добрая...»
– Что? Что? — встрепенулась кассирша. Она не помнила своего детства.
– Тен ил акителиб? Ен етижакто в итсонзебюл? (Нет ли билетика, не откажите в любезности.)
– Интурист, – догадалась кассирша, сладко улыбнулась и взбила шиньон. Она вытащила из папки билет, оставленный на всякий случай для какого-нибудь высокого гостя.
– Два рубля тридцать копеек, – сказала она так громко, как говорят с иностранцами, чтобы они поняли.
И показала на пальцах – два и еще три раза по десять пальцев.
Интурист, по-видимому, не знал наших денег. Он высыпал на тарелочку перед кассой несколько бумажек и серебряных монет.
И кассирша вынула билет из секретной тетрадки, пошипела на печать, как змея, хлопнула печатью по билету в первом ряду и любезно протянула билет иностранцу.
– Обисапс,— сказал иностранец и прижал к сердцу шляпу.
Он стоял перед вешалкой, которая чуть не падала под множеством шляп и пальто. На полу сушились разноцветные зонтики, похожие на поваленные грибы.
Усатый гардеробщик неодобрительно тряс плащ и шляпу запоздалого зрителя. Брызги попали на билетершу. Она высунулась из зала, где гремела музыка. Билетерша замахала обеими руками на Утченко и, показав вверх, скрылась. Утченко поднялся по лестнице, мимо зеркал, выше, и тихо постучал в ложу бельэтажа.
– Ч-шш,— с порывом музыки выглянула из ложи другая билетерша и захлопнула перед его носом дверь, вместе с музыкой.
Утченко постоял перед дверью, взбежал на самый верх и на цыпочках вошел на галерку.
Не было ни одного свободного места.
Зрители, не отрываясь, смотрели на сцену, где далеко внизу, под нежные звуки арф король праздновал свадьбу принцессы Авроры.
Утченко сел на ступеньках, в проходе.
На него, оторвавшись от старинного перламутрового бинокля на длинной ручке, строго покосилась старая дама.
Он снял очки, протер и надел на нос. Но он был близорук и видел только разноцветные пятна, как в калейдоскопе.
Пятна менялись местами и танцевали под мазурку.
Он вздохнул.
Старая дама неодобрительно фыркнула и сунула ему бинокль. Утченко встал и поклонился даме.
– Сядьте! – зашикали на него вокруг.
Утченко виновато сел и приложил бинокль к глазам наоборот. Крошечная, яркая картинка переливалась далеко внизу, будто он глядел с межпланетного корабля на неизвестную, сказочную планету.