После разговора с офицерами Майский поехал к полковнику Радунову. Ему много раз приходилось встречаться с полковником. Радунов нравился ему своей неторопливостью, вдумчивостью и той особой теплотой, располагающей к себе, которая встречается довольно редко. - Рад видеть вас, Георгий Степанович, - приветствовал Майского Радунов. Я догадываюсь, что привело вас ко мне... Вы прямо с корабля? - Да. - И, конечно, не завтракали? - Не успел, - признался Майский. - Ну, садитесь, - показал на кресло полковник, доставая из шкафа бутылку лимонада и тарелку с бутербродами. - Я тоже еще не ел. Давайте-ка закусим. - Но дело важное, - пробовал возразить капитан 1 ранга. - Я слушаю вас, - сказал полковник, подвигая Майскому тарелку с бутербродами. Капитан 1 ранга рассказал о разговоре с Дунаевым. Слушая его, Радунов записывал что-то в лежавшем перед ним блокноте. - А теперь я хочу посоветоваться с вами, - продолжал Майский. - Что нам делать с подводной лодкой, если она появится еще раз? Заставить ее всплыть, отогнать от наших вод? Радунов ответил не сразу. С минуту он сидел, наклонив голову, будто изучая записи, сделанные в блокноте. - Нет, - сказал он наконец. - Пускай лодка ходит. Не трогайте ее. - Я вас не понимаю. - Сейчас объясню... Мы сделаем другое. Я поговорю с командующим, и, надеюсь, он даст согласие. Капитан-лейтенанту Дунаеву придется выехать в командировку...
В МАТРОССКОМ ПАРКЕ
Густой, тенистый парк, раскинувшийся на холмах у самого берега моря, был гордостью жителей города. За войну парк этот сильно поредел. В дни оккупации фашисты вырубили много деревьев для строительства укреплений. Вернувшиеся в город после освобождения жители и моряки много потрудились над восстановлением парка, посадили деревья, разбили дорожки и клумбы. И парк помолодел, его буйная зелень радовала глаз, манила отдохнуть в тени аллей. Сюда любили ходить жители города, но особенно многолюдно было в парке в дни увольнений с кораблей. На танцевальной площадке играл оркестр, кружились моряки в белых кителях и форменках. За высоким забором летнего кинотеатра смеялись и разговаривали невидимые герои кинокартин. В парке было весело и шумно. Только на дальних темных и узких аллеях, где над головой аркой нависли кроны деревьев, было тихо. Здесь находили себе уединенный приют влюбленные пары, слышался приглушенный говор.
В дальнем углу парка, среди густой зелени, на склоне холма, стоял белый павильон. В нем безраздельно господствовал известный всему городу фотограф Федя Луковоз, молодой человек лет двадцати пяти, подвижной и веселый, влюбленный в свое дело. Снимки у него получались замечательные, и моряки охотно шли к нему фотографироваться. Внешность у Феди была довольно примечательна. Он был высок, тощ, узкоплеч. На тонкой шее покачивалась большая готова с огромной копной каштановых волос, которые Федя чуть-чуть завивал. Одевался он очень элегантно. В летние дни фотограф носил желтые туфли, светлые брюки и голубую тенниску. Головные уборы он презирал. В любое время года его львиная грива оставалась непокрытой. Жил Луковоз тут же в павильоне, в пристройке на втором этаже. На письменном столе в его комнате стояло десятка три отлично выполненных женских фотографий, давших повод считать Федю непревзойденным сердцеедом. И мало кто догадывался, что веселый, разбитной фотограф имеет только одну сердечную привязанность, доставлявшую ему много беспокойства и переживаний. Студентка Педагогического института Наташа Дунаева, девушка с карими лукавыми глазами, частенько наведывалась в павильон. Федя учил ее фотографировать, ходил с ней на танцы, а иногда и в ресторан. Он несколько раз пытался объясниться с Наташей, но смуглая, бойкая на язык девушка всегда сбивала его с толку. - Наташа! - начинал Федя - Ты хочешь поступить в вечернюю школу? - улыбаясь, спрашивала она. - Нет, я хочу... - Поступай, я помогу тебе. Федя обиженно замолкал. Учеба его не интересовала Наташе будто доставляло удовольствие дразнить его. Вот и сегодня: они договорились кататься на лодке, а она привела с собой молодого рослого лейтенанта с сильными, покатыми плечами. - Знакомьтесь. Иван Горегляд, - представила Наташа. - Сослуживец моего брата и мой знакомый. Хочет сфотографироваться. - Очень обрадован, - уныло произнес Луковоз и принялся устанавливать треногу с фотоаппаратом. - Чудесный вид! - сказала Наташа, показывая в сторону моря. - Красиво, - согласился Горегляд. Со склона холма видна была безбрежная, чуть выпуклая голубая гладь моря. В бухту тихо входил пароход. Из-за ограды военного порта виднелись мачты военных кораблей. На фоне голубой воды отчетливо вырисовывались контуры эскадренного миноносца, стоявшего на рейде. - Это "Мятежный", правда? - спросила Наташа. - Да, - неохотно промолвил лейтенант. Пока Луковоз усаживал лейтенанта в кресло, искал удобную позу, заставлял клиента улыбаться и целился в него объективом фотоаппарата, Наташа притащила из комнаты толстый альбом в бархатной обложке. - Посмотрите, Ваня, какие чудеса можно сделать простым фотоаппаратом, - не без гордости сказала она. - Это все Федина работа. - Ничего особенного, - скромно отозвался польщенный Луковоз. В альбоме действительно оказалось много замечательных видов, но больше всего здесь было фотографий Наташи. На пляже, на вершине дерева, в окне трамвая и, наконец, три одинаковые улыбающиеся Наташи стоят рядом, держась за руки. - Здорово! - восхитился Горегляд. - Как это вы умудрились из одной три сделать? - Фотоэффект. Современная фототехника способна свернуть горы, - ответил Федор. На следующей странице оказалась фотография брата Наташи, капитан-лейтенанта Дунаева. Он стоял на берегу моря, скрестив руки на груди, а за его спиной виднелись очертания корабля. По надстройкам, по сильно скошенной назад мачте Горегляд узнал "Мятежного" и нахмурился фотографировать военные корабли было запрещено. - Это я для ее брата. Только две штуки отпечатал, - смутился Луковоз, перехвативший взгляд лейтенанта. - Издалека ведь. Не видно даже, что за корабль. После этого общий разговор не клеился. Горегляд досмотрел альбом и простился, сказав, что придет за карточками дня через два. - Сует нос во все дырки, - сердито сказал Федор, когда лейтенант ушел. - А ты не делай, что не положено, - резонно заметила Наташа. - Слушай, я интересную штуку придумал, - оживился Луковоз. - Садись, садись в кресло. - Опять снимать будешь? - Опять. Знаешь, блеск! В три четверти, подсвет снизу. Волосы светятся, как нимб. Это же люкс! А потом в рембрандтовском стиле. Тонкий луч направлен на глаза, а все лицо в полутьме. Домой Наташа возвращалась под вечер. Шла торопливо, поглядывая на часы. Надо было накормить брата. В другие время он сам подогрел бы себе еду на плитке, но последние дни он был какой-то странный, рассеянный и хмурый, редко показывался дома, забывал про еду. "Что-то случилось на службе", думала Наташа. Андрей Пантелеевич, заслышав шаги сестры, вышел из соседней комнаты. - А-а-а! Стрекоза прилетела! - весело сказал он, и Наташа поняла, что настроение брата улучшилось. - Сейчас ужин подогрею. - Не надо. Я уже ел. Аппетит у меня сегодня зверский, - засмеялся Дунаев. - Ну, а ты где была? Опять с женихом хороводилась? Веселое настроение брата передалось и Наташе. Захотелось подурачиться. Поджав губы, она сказала со вздохом: - Не везет мне, Андрюша. Оба жениха меня не устраивают. - Ишь ты какая! Почему же? - Выйду я замуж и кем же стану? Гореглядихой! Или, еще лучше, Луковозихой! Нет уж, не сменю фамилию! Капитан-лейтенант взглянул на часы. - Я сейчас уезжаю, Наташа. - Надолго? - удивилась та. - Так неожиданно. - Неожиданно, - согласился Дунаев. - Предложили командировку. Поезд через два часа. Собери мне белье, Ната... - усмехнувшись, Андрей Пантелеевич добавил: - А насчет Горегляда ты зря. Дружи с ним, он парень хороший. - Да мне-то что, пускай ходит, - отозвалась девушка, доставая чемодан.