Моя защита медленно соскользнула с плеч. Под голодными взглядами моих альф я почувствовала себя совершенно обнаженной — маечка, не скрывающая почти ничего, никак не могла мне помочь.
Леон и Тихон, замерли, рассматривая мои очертания в полутьме, принюхиваясь — как настоящие звери, учуявшие свою жертву. И в каком-то смысле я действительно была для них именно такой — желанной, доступной, готовой.
— Вкусная... — шепнул Тихон. — Я говорил тебе это?
Говорил. Но сказать об этом не было возможности. Не сейчас, когда Тихон так завороженно смотрел на меня, легонько касаясь пальцами моего плеча. Эти легкие, невесомые касания рождали крупную дрожь, расходящуюся по всему телу и отзывающуюся в промежности, где давно было мокро.
Тут же под одеяло проникла рука Леона. Легла на мою ногу, скользя вверх по внутренней стороне бедра.
Я растворялась в накатывающих ощущениях, все меньше понимая, что происходит. Это было так странно: с одной стороны — Тихон, с другой — Леон. Они оба действовали одновременно, и это сводило меня с ума, сбивало с толку.
— Боишься? — вдруг серьезно спросил Тихон.
Помедлив, я покивала.
— Не бойся, — мягко откликнулся Леон. — Мы будем нежными... Пиздец какими нежными...
Я вскинула на него голову, и как раз на этих словах Леон наклонился ко мне. Его губы коснулись уголка моего рта, затем направились вниз, к шее. Он целовал нежно, почти ласково. Однако руки выдавали его: пальцы миновали преграду из трусиков и уверенно подобрались к моим нижним губам, начали наглаживать их, размазывая влагу.
— Ты уже готова, Оливка, — жарко и развратно проворковал Леон.
Тихон не остался наблюдателем. Горячими и тяжелыми ладонями он приподнял подол моей майки, прочертил пальцами неведомый маршрут по обнаженной коже живота. Затем поднялся выше, добрался по груди. А потом вдруг провел языком по соску — одному, потом другому.
Я, не выдержав, охнула, чуть откинулась назад, окончательно теряя связь с реальностью. Не замечая, что Леон уже стянул с меня трусики и склонился, смотря прямо туда. Я не знала, можно ли разглядеть что-нибудь в темноте, но мне стало безумно, невыносимо стыдно. Я стыдливо вздрогнула, попыталась свести ноги, но ладони Леона властно легли на мои бедра, не дав этого сделать.
— Ты чего, детка?
Я что-то бессвязно пролепетала я, не зная, как описать словами свои чувства. Как объяснить, что для меня все это впервые. Что мне страшно от непонимания, что и как будет дальше. Особенно учитывая, что их двое, а я одна.
Но Леон понял.
— Не бойся, крошка... Сейчас...
Глава 19. Ночь истины
Я едва успела сделать вдох, как Леон склонился еще ниже. Его дыхание обожгло кожу. Ощущение было странным. Я даже зажмурилась от смущения. От того, что он видит и трогает все, что прежде было только моим.
Однако коснулся Леон, вопреки ожиданиям, не моих жаждущих складочек, а внутренней стороны бедра. Провел языком — легко, почти невесомо, — а потом прикусил кожу. Не сильно, но достаточно, чтобы я вздрогнула.
Резкий, колющий укус обволок болью и нежностью одновременно. Вот так Леон оставил свою метку. А в следующий миг боль расцвела глубоким сладким теплом.
— Готово, — шепнул Леон. Лизнул по оставленной метке, как будто хотел ее — или меня — утешить.
Но я не успела понять, как мне с этим быть, как передо мной возник Тихон. Его грудь тяжело поднималась и опускалась, взгляд был темный, почти звериный. Он взял мое лицо в ладони, задержался, ища что-то в моих глазах. Я не знала, что он там нашел — видимо, согласие. Потому что в следующее мгновение прижался губами к моей шее.
В этом прикосновении было меньше ласки, больше уверенности и силы. Тихон не ходил вокруг да около. Он осознавал, чего хочет — и что имеет на это право.
Он поцеловал сначала одну сторону моей шеи, потом другую. И наконец остановился. Вонзил зубы чуть выше ключицы.
Получилось больнее, чем у Леона — плотнее, глубже. Я почувствовала, как кожа растягивается под его прикусом, как тепло вспыхивает по всему телу, разливаясь волнами до кончиков пальцев.
Тихон оторвался от моей шеи и посмотрел на след — не знаю, увидел ли в рассеянном освещении, исходящем от фонарей. Затем тоже лизнул метку.
— Теперь ты точно наша, — тихо сказал он. — Слышишь? Наша.
Это была правда. Я отдалась им обоим: целиком, без остатка. И, кажется, впервые не испытывала от этого страха.
И тут Леон снова подался к моей промежности. Его язык задвигался по складкам, пробуя, проникая. Я никогда бы не подумала, что это может быть так... приятно. Так безумно, ярко, неописуемо. Казалось, весь мир сузился до этих движений, до того, как все внутри сжимается, трепещет, подбирается к краю.