Я в ярости ударил кулаком по столешнице, но, зараза, выдержала, лишь гулко загудела. Ударил еще и еще. Злость требовала выхода. Я нажал на кнопку селектора и вызвал Моргана. Адъютант вошел и встал у переборки, стараясь особо не смотреть мне в лицо, чтобы лишний раз не нарваться:
— Вызывали, мой полковник.
— Найди мне засранца, который стоял на карауле.
— Стояли двое, мой полковник.
— Веди обоих.
— Будет сделано, мой полковник, — мальчишка поспешно отсалютовал и скрылся с глаз, нырнув в дверной проем.
Караульные нашлись неожиданно быстро. Вошли, вытянулись у переборки, положив шлемы на согнутые локти:
— Мой полковник, рядовой Шандор по вашему приказанию прибыл.
— Мой полковник, рядовой Нур-Саан по вашему приказанию прибыл.
Второй оказался лигуром-полукровкой. Я всегда был к ним предвзят, из-за брата.
Я заложил руки за спину, чтобы ненароком не ударить. Имею право, никто слова не скажет, но все же…
— Вы стояли на карауле, когда рабыня сбежала?
Ответили хором:
— Я, мой полковник.
— Как это произошло?
Шандор сделал шаг вперед:
— Мой полковник, рабыня пыталась выйти, но я развернул ее. Она сошла с флагмана в форме рядового, мой полковник.
Я схватил его за ворот и притянул к себе:
— А ты не можешь отличить имперского солдата от переодетой бабы?
Хватило мозгов смолчать. Я разжал пальцы:
— Рапорты. Оба.
Шандор вытянулся и задрал подбородок:
— Уже сделано, мой полковник. Рапорты вручены капитану Торну.
— К подполковнику Твину, оба. Неделя гауптвахты с публичной поркой. Шагом марш.
Оба отсалютовали, едва держа лицо, и вышли.
Я не мог простить сам себя. Рабы крайне редко бегут. Боятся расплаты за побег Только захваченные переправляются в Сердце Империи в закрытых невольничьих отсеках, не имея возможности шататься по судну. Свободно передвигаются только личные слуги и смирные невольницы, которые особо угадили.
Я вновь нажал кнопку селектора:
— Морган, уже известно, чью форму она украла.
— Да, мой полковник. Рядового Сидона.
— Доложи генералу Лоренсу и его сиятельству: я требую расстрелять рядового за осквернение чести мундира.
Мундир надо беречь, а не бросать, где попало.
Все же я не усидел на флагмане. Взял Моргана, шестерых солдат и поехал к кромке леса — туда, куда она предположительно направилась. Я знал, что смехотворно выгляжу — полковник де Волично выслеживает собственную рабыню. В столице будут громко смеяться. И, уж конечно, мерзкий слушок дойдет до самого принца Пирама. Я уже видел его благородно вытянутое лицо, искаженное в самой мерзейшей усмешке из всех, что мне доводилось видеть. Мне приходилось видеть слишком много мерзких ухмылок. Я почти слышал его голос: приторно ласковый, вкрадчивый, обманчивый, голос истинного придворного выкормыша. Я буду вынужден отвечать. Но все это потом, а теперь я скрипел зубами от бессилия и злобы, которая набухала внутри как губка, впитывающая воду. Я видел, что мои солдаты переглядываются и слишком плохо делают кислые мины, когда замечают мой взгляд. Могу представить, что они думают. Я могу за одну усмешку поставить к стенке каждого из них. И они это знают. Знаю, что будут разговоры и смешки в казармах. Но это не имело никакого значения, когда эта чертова сучка так просто ускользала из моих рук.
Если бы было нужно — я развязал бы войну, чтобы вернуть ее. Не понимаю, что она сделала со мной — будто заколдовала, привязала к себе. Я не узнавал сам себя. Она моя — только моя. Я больше не сделаю ошибки. Не выпущу. Не упущу.
Мы спешились у кромки смешанного леса — именно сюда вели следы. Недавние дожди напитали землю, и она комьями липла к каблукам, утяжеляя сапоги. Я подошел к кустам дикой жимолости, уже отцветшим, сорвал мягкий широкий листок и размял пальцами, вдыхая свежий горьковатый запах. Она не уйдет далеко. Тяжелый воздух измотает легкие, непривычная почва быстро лишит сил. Я провел кончиками пальцев по тонким жестким ветвям и снял маленький зеленый лоскут.