Рабыня потянула меня за руку:
— Поднимись перед госпожой.
Я встала и опустила голову, не понимая, что ей нужно. Пришла посмотреть на новую несчастную игрушку своего безумного мужа? Насладиться моими ранами?
Имперка пальцем подняла мою голову за подбородок, будто боялась испачкаться, и посмотрела в глаза:
— Я бы очень хотела, чтобы ты оказалась безмерно глупа.
Я сглотнула, не понимая, требуется ли от меня какой-то ответ. Предпочла молчать.
— Если Ларисс узнает, что я приходила — пеняй на себя.
24
Я замер перед дверью, испытывая стойкое желание развернуться и уйти. Надо, черт возьми! В конце концов, я обещал Лариссу. Я налег на тяжелую створку и вошел в покои жены.
Вирея стояла у огромного окна и смотрела в сад. Делала вид, что смотрела, напряженно закаменев от нетерпения. Услышав мои шаги, постаралась напустить на себя беспечный вид, но это не удавалось. Я знал, что она ждала. Весь дом знал. Она улыбнулась и пошла навстречу, протягивая белые руки. Подошла, поймала мои пальцы в мягкие ладони и заглянула в глаза:
— С возвращением, дорогой, — она встала на цыпочки и коснулась теплыми губами губ.
Меня навязчиво обдало духами. Хотелось выдернуть руки, отвернуться, но я сдержался и выдавил улыбку:
— Здравствуй, дорогая.
Фальшивая семейная идиллия.
— Ты уже видел детей?
— Да, — я кивнул.
Я видел девочек еще два дня назад, как только приехал. Две дочери и брат — это единственные люди, которых я, действительно, хотел видеть.
Вирея велела накрыть к ужину. Я обвел глазами небольшой круглый стол, сервированный моранским фарфором. Салфетки, приборы, мои любимые блюда — не придерешься. Неизменные запеченные капанги, которых она терпеть не может за характерный запах. Лаанские светильники цветного стекла, отбрасывающие мягкие интимные блики. И она выпроводила рабов. Нет, Вирея. Нет.
Я опустился на стул и первым делом налил вина: сначала ей, потом себе. Она подняла бокал:
— За твое возвращение.
Я промолчал и вылил в горло все, без остатка. Жаль, что это не горанский спирт.
Сегодня она казалась мне особенно некрасивой. Пресной, мягкой, как булочный мякиш. Желание угодить и предусмотреть все вызывало лишь изжогу. Это надо прекращать. Не хочу. Я уважал ее, как человека, как жену, как мать, как друга и компаньона, но не видел женщину, которую можно желать. Не хотел ей лгать, в конце концов, она этого не заслуживает. Я не мог дать ей то, чего она так хотела. Пробовал намекать, но она не хочет понимать намеков. Думаю, не захочет понять и прямых слов.
Начались привычные вопросы: о Норбонне, об осаде, о Сенаторе. Последние сплетни и прочая ерунда, отчего-то интересная женщинам. Я терпеливо отвечал, пока она не перешла границу.
— Я слышала, ты привез новую невольницу?
Я сжал зубы и посмотрел в упор: уже знаю, что она ходила ночью смотреть на нее. Не утерпела. В этом доме ничто не укроешь от Ларисса. Дура.
— Что с того? Когда тебя стали занимать рабы? Я проиграл наложницу в баргет, а эту взял взамен.
— Она красивая?
Я положил приборы, но предпочел играть по ее правилам:
— Для меня они все на одно лицо. Почему тебя это вдруг интересует?
Вирея смотрела напряженно, нижняя губа подрагивала, будто она собирается заплакать. Только этого не хватало.
— Меня всегда это интересовало. Всегда. Но я слышала, сколько шуму ты наделал из-за этой рабыни на Форсе. Все слышали. Это позор, Адриан.
Я откинулся на спинку стула: знал, кругом глаза, уши, длинные языки и неуемная тяга к сплетням. Уже бесполезно дознаваться, кто именно и как это узнал — судачит весь дом, до последнего раба. Теперь, кажется, что знает и вся столица. Может, оно и к лучшему. Это избавляет от условностей.
— Тебе не кажется, что мои рабыни — это только мое дело?
Она уже не сдерживала слез, они спокойно и тихо катились по нарумяненным щекам:
— Конечно, твое. Ты ведь никогда не задумывался, чего стоит мне каждая из твоих девок. Как мне больно вот здесь, — она стукнула кулаком в грудь.
Она по-своему права, но я не знал, как ей помочь. Я не люблю ее. Никогда не любил. И не смогу полюбить. Она — навязанная жена. Предмет сделки. Пункт в договоре. Она даже сына родить не смогла.
— Чего ты добиваешься, Вирея? Ты все знаешь, и я не хочу оскорблять тебя ложью. Я не смог тебя полюбить.