— Не отставай, — незнакомец схватил меня за руку и поволок в сторону строений, видневшихся в мутном мареве.
Я молчала, старалась изо всех сил поспевать за широкими шагами провожатого. Шли долго, я постоянно оступалась, едва не падала, но незнакомец не обращал на это внимания.
— Бальтазар! — послышалось за спиной.
Провожатый остановился. К нему подошел невысокий коротко стриженный, как раб, парень с какой-то тряпкой в руках:
— Ни в какую, — он покачал головой. — Может, Мартин ошибся?
— Он редко ошибается.
— Может, ты сам? Он хорошо тебя знает.
— Бесполезно. Тебе ясно сказали, что делать. Кончайте его. Передай, что это мой приказ.
Я замерла и похолодела: Вирея сдала меня убийцам!
Я даже не сразу поняла, что Бальтазар снова схватил за руку, и поволок к высокому зданию, похожему на старый отель. Через несколько минут муть Котлована прорезал хлесткий звук выстрела, который я отчетливо расслышала.
Я сидела на жестком стуле посреди полутемного помещения, напоминающего старую рабочую столовую, что-то похожее я видела при старой имперской соляной шахте на Норбонне. Нелепые хлипкие металлические столики на четырех ножках, пол в шахматных черно-белых плитках. Стальная исширканная стойка для раздачи, у которой терся тощий рыжий паренек. У дверей стояли еще несколько мужчин, одетых как попало. Имперцы? Полукровки? Какая теперь разница, я боялась открыто всматриваться — вдруг, не понравится. В воздухе висел плотный омерзительный приторно-горький запах, будто жгли что-то ядовитое.
Вероятно, зашел тот, кого я искала. Смуглый, невысокий, с колтуном длинных, кое-как заплетенных светлых косиц, подвязанных чем попало: от тряпья до обрезков проволоки. Норбоннец. В груди потеплело. Норбоннец — значит, свой.
— Ты искала Мартина-Добровольца?
Я кивнула и плотнее прижала к себе золото.
— Ну… Кто такая?
Мартин опустился на стул, закинул ноги в высоких грязных ботинках на пустую бочку из-под технического масла:
— Не часто нас балуют своим присутствием высокородные имперцы.
В груди похолодело. Я изо всех сил замотала головой:
— Я не…
Человек за стойкой отставил опустевший стакан:
— Это рыжая сучка де Во. Я говорил, что видел ее на флагмане.
39
Я вздрогнула и посмотрела на говорившего: многосмесовый полукровка — даже не скажешь, чьих черт в нем больше. Среднего роста, с грязно-бурой кожей и длинными, как у всех свободных, волосами. Я не видела его прежде. А он меня, значит, видел. Мир сузился до размера ореховой скорлупы, по которой вот-вот ударят молотком. Хрупкое ненадежное убежище, полное глаз и ушей.
Мартин нахмурился. Порылся в кармане, вытащил сигарету, свернутую из каких-то красных листьев, прикурил от обычной спички. Мне в лицо ударил одуряющий мерзкий дым:
— Веселенький расклад. Тебе везет в баргет, детка?
Странный вопрос. Я пожала плечами:
— Не знаю.
Мартин нагнулся ко мне, запах стал почти невыносимым:
— Я не расслышал. Знаешь, детка, туман здорово поглощает звуки. Я совсем не слышу твое мычание.
— Я не играю в баргет! — я почти выкрикнула.
— А я играю, — Мартин усмехнулся. — И кажется, сегодня мне выпал расклад с козырной дамой.
Звучало пугающе. В его устах — особенно. Я сглотнула:
— Мне сказали, что я смогу найти у тебя приют.
Мартин расхохотался, заразив хохотом остальных:
— Мы не скрываем беглых, детка. Ты же вещь. Чужая вещь. Нам не нужны проблемы с господами.
Набивает цену. Я глубоко вздохнула, проглатывая эти слова, и подняла голову — с этими людьми надо разговаривать на их языке:
— Сколько стоит твоя помощь, Мартин-Доброволец? Я плачу имперским золотом.
Лицо норбоннца вытянулось. Он долго обсасывал свою мерзкую сигарету, наконец, выдохнул:
— А ты не промах, детка. Мы хорошенько тебя потрясем. — Он вытянул губы, раздумывая: — тридцать тысяч.
— Пятнадцать.
Голубые глаза Добровольца округлились, в них блеснула азартная искра:
— Двадцать пять.
— Двадцать. Я торговала в мелочной лавке у Большой дюны. Умею считать деньги.
— Двадцать две, — он подался вперед и почти дышал мне в лицо.
Хотелось отшатнуться, но я сдержалась и решительно протянула руку:
— Договорились.
По залу прокатилась волна хохота.