Проклятая Санилла — это она принесла стакан. Я все же заставила себя сесть, потерла лицо ладонями. Я бросила взгляд на дверь: она едва держалась на скрипучих петлях. Хлипкая задвижка висела на одном гвозде. Меня обдало ледяной волной — сюда приходили.
Я поднялась, сунула руку под матрас — сумки с деньгами не было.
Предсказуемо… Я вновь закрыла дверь и пошла к окну: здесь не нашли. Уцелели деньги и у двери — мозгов не хватило. Мартин недооценил меня. Можно сказать, я слишком легко отделалась, учитывая, что меня, кажется, не тронули. Но что толку от денег, если их невозможно потратить. Я заперта в этом вонючем Котловане. Нужно найти Добровольца и сказать, что я лечу в Змеиное кольцо. Если повезет — уеду раньше, чем он обещал.
Я надела накидку и спустилась по скрипучей лестнице — надо найти Добровольца и хоть что-то съесть. Нужный поворот я нашла не сразу — блуждала среди мусора и дышала пылью, пока, наконец, не вышла в уже знакомую столовую, где торговалась с ним. Было пусто, лишь в углу, за стойкой раздачи, гремела кастрюлями Санилла.
— А, это ты, — она широко улыбнулась. — Как спала?
Я едва посмотрела на нее. Хотелось вцепиться в жирную розовую шею и тряси, пока толстуха не захрипит.
— Что ты насыпала мне в стакан?
Она опустила голову, изменилась в лице:
— Кристаллы зельта. Он велел.
— Ты могла сказать.
Санилла покачала головой:
— Ты милая девочка, но как пришла, так и уйдешь. А мне здесь жить. И помирать здесь. Я что могла — сказала: никому не верь. Дальше — дело твое.
Что ж, толстуха права. Она поставила передо мной тарелку с вчерашним пирогом и стакан с чем-то горячим и пряным:
— Ешь спокойно — здесь ничего нет.
Даже если и есть. Глупо чего-то опасаться, когда здесь в любой момент мне могут свернуть шею. Днем, ночью — не важно. Не помогут ни деньги, ни засовы. Я придвинула к себе пирог, но от запаха скрутило. А травяной чай пришелся по вкусу. Я хлебнула дымящийся отвар, чувствуя, как горячая ароматная жидкость скатывается в горло.
— Санилла, мне нужен Мартин. Где его искать?
— Лучше сиди здесь, без надобности не слоняйся. По вечерам все здесь собираются.
— Они могут отправить меня в Змеиное кольцо?
Толстуха опустила кастрюлю и повернулась:
— Ты же на Норбонн хотела. Разве нет?
Я покачала головой:
— Нельзя на Норбонн — найдет.
Санилла вытерла руки, вышла из-за своей стойки и села напротив:
— Боишься?
Я кивнула. Нет смысла врать, да и просто хотелось с кем-то поговорить. С кем-то, хоть немного похожим на друга.
— Что же он делал с тобой, что так бежишь? Уж мы-то, бабы, много стерпеть можем. И все нам ничего…
Я усмехнулась и просто покачала головой:
— Кажется, сегодня он должен вернуться… Что будет, если придет сюда?
Санилла накрыла мои пальцы теплой мягкой ладонью:
— Не бойся, не придет. Имперцы не суются в Котлован, хоть мы у них и под самым носом.
— Почему?
— Бесполезно. Одиночек отстреливают еще на границе тумана. А при любой опасности все быстро уходят по тоннелям на темную сторону. Имперцам достаются лишь пустые дома. Несколько раз здесь все ровняли с землей, но это ничего не изменило. Да и не выгодно это им — кто тогда грязную работу делать станет?
Рядом звякнули жестяные тарелки. Я повернула голову: в темном углу сидел широкоплечий лигур — я совсем не заметила его: темное на темном. Темная кожа, темные волосы, темная одежда. Он слышал разговор.
Лигур отставил приборы, поднялся, скребя пол ножками отодвигаемого стула, и пошел к выходу. Поравнявшись с моим столом, остановился, уперся в столешницу литым кулаком цвета графита и склонился к моему уху:
— Не жди корабля ни на Норбонн, ни в Кольцо. Лети первым же судном, куда придется. Чем быстрее — тем лучше. У тебя часы, если не минуты.
Я посмотрела в резкое темное лицо, значительно темнее, чем лицо Ларисса, рассеченное длинным глубоким шрамом, сползающим на шею и уходящим в ворот рубашки. Встретилась взглядом с неожиданно светлой зеленью глаз:
— Почему?
— Пока не передумал, — он усмехнулся.
Я сглотнула:
— Кто?
— Мартин, — лигур сверкнул зубами, развернулся и вышел.
Я посмотрела на Саниллу:
— Кто это?
— Гектор, — Санилла скривилась и едва не плюнула ему в спину. Судя по всему, не слишком его жалует.
— Но, он же высокородный?
Санилла пожала пухлыми плечами:
— Ты тоже, так что с того? Много вас здесь… ни к месту. А что до высокородства — так одно красивое название. Ничего о человеке не говорит, уж прости. И сама по породе никогда не суди — мой тебе совет. Скверный человек завсегда скверным останется, во что его не обличи. Главное — нутро, а все остальное… — она махнула пухлой рукой.