Мартин обхватил меня другой рукой:
— Говорят, что в постели все одного роста, детка.
В мгновение ока он опрокинул меня на кровать и навалился сверху. Косы свалились мне на лицо. Он оказался неожиданно тяжелым для его роста, просто неподъемным.
Я не делала попыток скинуть его — понимала, что это бесполезно: наши тела так продавили старую кровать, что я оказалась в прочной ловушке. Лишь посмотрела в глаза, надеясь найти в них хоть что-то разумное:
— Мартин, не нужно. Прошу. Не нужно.
Он провел пальцами по моей щеке. Совсем другие пальцы: грубые, шершавые. Другие прикосновения. Будто провели мелким наждаком.
— Детка, ты ведь понимаешь, что в твоих интересах не ссориться со мной?
— Я не хочу с тобой ссориться.
— В таком случае, не ломайся. Ведь от тебя не убудет. Ты всего лишь имперская шлюха.
Я уперлась ладонями в его грудь и толкнула со всей силы, но это вызвало лишь смешок.
— Я не шлюха.
Он кивнул:
— Судя по всему, ты не просто шлюха. Ты очень, очень хорошая шлюха. Ты шлюха шлюх!
Он задрал платье, и я почувствовала его руку:
— Мне с первого взгляда стало интересно: такие же рыжие волосы у тебя там, или нет? А оказалось и вовсе гладко.
Мартин вклинился коленом между ног, мешая мне свести их, и по-хозяйски, уверенно водил пальцами, нащупывая самое чувствительное место. Я выгнулась, стараясь вывернуться из-под его тела, но он лишь хмыкнул и проник пальцем:
— Ты мне нравишься, детка. Очень нравишься. Веди себя смирно, и будешь нравиться только мне. Никто не тронет.
Он склонился и шумно понюхал мои волосы, оставил дорожку влажных, отравленных дарной поцелуев на шее. Я шипела и инстинктивно пыталась скинуть его, но эти жалкие попытки вызвали лишь раздражение:
— Хватит! — Мартин прижал согнутую руку к моей шее. — Не люблю строптивых баб. Поломалась для виду — и хватит. Не зли меня — хорошего не выйдет.
Он полез рукой в вырез платья, елозил по груди. Я брыкалась и пыталась укусить за руку, но это все выглядело жалко. Он расстегнул штаны, выпуская на волю налившийся член, темный, синеватый от вздутых вен:
— Хватит, сучка, — он тряхнул меня за плечи. — Здесь тебе никто не поможет. Будь паинькой. Или я прикажу ребятам тебя подержать. Им понравится. Ты этого хочешь?
Я нервно замотала головой, вцепившись в его руки.
— Вот и хорошо. Не набивай себе цену, тут это не прокатит. А мы посмотрим, — он отстранился и пару раз провел рукой по уже без того налитому стволу, — так ли высокородный член отличается от моего. Ну же, смотри мне в глаза.
— Мартин!
Я от неожиданности вздрогнула и повернула голову в сторону двери. У стены стоял лигур, скрестив руки на груди и качая головой:
— Мартин, лучше не надо.
Пыл Добровольца все же поубавился. Он нехотя отстранился от меня:
— Если хочешь, можешь ее подержать. Или просто смотри, если так нравится. Не жалко.
— Мартин, это не правильно. Она заплатила за нашу помощь. И, ты же знаешь: ты связан договором. Крепко связан. Не глупи. Твоя похоть может дорого обойтись. Очень и очень дорого.
Я закивала, впившись в лигура молящими глазами.
Мартин слез с меня и направился к Гектору, не застегивая штанов:
— «Нашу помощь»? Нашу? За мою, — он ударил себя в грудь кулаком. — Мою помощь. А ты никогда здесь не будешь своим — такой же имперский перебежчик, как и она. Кто ты такой, чтобы мне что-то твердить о договоре?
— Тем не менее, — голос Гектора звучал очень тихо, приглушенно. — Она заплатила за кров и защиту — так дай ей их. Она имеет на это право.
Мартин покрылся красными пятнами:
— Или что?
— Или мне придется вышвырнуть тебя, прости. Тебе сказано и обещано. И если тебе плевать на деньги — ребята не разделят это мнение. Или все мало? Остынь, Мартин. Договор на то и договор, чтобы его соблюдать. Ты неглупый малый — сам знаешь: с кем можно шутить, а с кем не стоит.
Гектор был на две головы выше норбоннца, шире в плечах. Доброволец прекрасно понимал, что в кулачном поединке он заведомо проигравший. Мартин кое-как застегнул штаны: