Я пожала плечами:
— А если они правы? Неужели мне надо здесь у кого-то разрешения спросить? У Мартина?
Санилла порывисто взяла меня за руку:
— Не дури, девка. Не любовь это — привязалась, как к выхоженному щенку. Вот и все. Да и не стоит он большего.
— А если любовь? Я его у смерти отобрала.
Санилла выдохнула, качнула головой:
— Отобрала. Да и того хлеще — у людей отобрала.
Я посмотрела на толстуху: розовое лицо лоснилось от пота, щеки бликовали, как полированные.
— Ты так говоришь, что люди хуже смерти.
Она отвернулась. Серьезная, губы поджаты, взгляд печальный. Кивнула от своей плиты:
— Хуже, милая. Порой ой как хуже. Смерть милосерднее кажется. Неужто ты-то и не понимаешь? Не натерпелась? Не насмотрелась?
Я пожала плечами:
— Там все понятнее. Там добра не ждешь.
— Так ты и здесь не жди. Говорила уже. Ничего не жди и никому не верь, а особливо мужикам.
— А как жить?
Санилла что-то сосредоточенно помешивала в огромной сковороде и не отвечала. Она, похоже, не знала ответ.
— Ба!
Я порывисто обернулась к дверям. Доброволец в неизменной компании Окта и Бальтазара. Осклабился и направился ко мне. Не скажу, что была слишком рада его видеть, но хотела поговорить.
— Отлежала бока на брачном ложе? — в его устах прозвучало особенно мерзко.
Я опешила, открыла было рот ответить, но не нашлась. Все трое заржали. Мартин опустил лапищу мне на плечо:
— Ладно, детка, не обижайся. Шутка. Ты же шутки понимаешь?
— Понимаю.
Глупо с ним спорить и пререкаться. Пусть несет, что хочет, главное, чтобы на мои вопросы ответил.
— Видел твоего лигура. Курит у портала, как обычно. Видно, совсем похорошело. С таким-то счастьем привалившим.
— Он сказал, что хорошо себя чувствует.
Мартин ущипнул меня за бок:
— Ну как, рана не мешала? Высочество не опозорился? — Он поднял согнутую руку и игриво пошевелил пальцами: — Уж, конечно, куда нам…
Я снова промолчала. Мартин сел за свой столик, крикнул Дерику, чтобы тот тащил выпивку. Мальчишка подорвался и скрылся в подсобке. Я отодвинула стул, села, не дожидаясь приглашения:
— Что в городе слышно?
— Ты о чем?
— Порты, станции?
Доброволец хмыкнул:
— Все по-старому. Три недели прошло. Видно, крепко вернуть тебя хотят. Знать бы почему.
Меня передернуло:
— Сколько дают?
— Сто.
Я потеряла дар речи.
Мартин сосредоточенно смотрел на меня и резко, неприятно расхохотался:
— Не дрейфь, детка. Я же сказал: меньше чем за двести никак не отдам. А сто — маловато.
Я никак не могла разобрать: шутит ли он, издевается или говорит чистую правду? Это было невыносимо. И каждое сказанное слово лишь запутывало, морочило.
— К тому же… — он выдержал паузу, — хорошая новость для тебя. Да и для нас тоже.
Я затаила дыхание, комкая пальцами платье:
— Какая?
— Завтра распрощаемся.
Я не верила ушам, но звучало совсем неоднозначно.
— Что это значит?
Дерик, наконец, пришел со стаканами и запаянной бутылкой. Мартин снес спайку ножом:
— Матери скажи, чтобы жрать несла.
Пробка отлетела. Мартин разлил брагу, протянул мне. Я покачала головой. Он тут же выпил сам и отставил пустой стакан:
— Не хочешь, как хочешь. Что значит? Значит, судно придет.
— Так ведь порты…
— Порты, — он кивнул. — По чьей милости порты? А? Знаешь?
Я не ответила на глупый вопрос.
— Лазейку нашли. Заплатили, кому надо. Много, между прочим, заплатили. Пройдем тоннелями, а там к грузовым докам. В общем, тебе эти подробности ни к чему.