– Если наши были у этого, – Эйс брезгливо дернул головой, указывая на Лерна, – значит, гнома, брата твоего, Ури, освободили. А деревню мы давно взяли. Три дня как наши разъезды там. Собирайтесь.
Ури и лекарь неверяще-радостно переглянулись.
***************************************************
Ледяные капли сорвались с разлапистых ветвей ели и упали вниз, точно угодив за шиворот молодого гнома, дежурившего у костра. Зашипев рассерженным котом, юный кареглазый гном передернул плечами. Сырость и холод пробирались сквозь слои одежды до самых костей, и спасения от этого не было.
Мрачный, могучий гном с многочисленными рунами-татуировками даже внимания не обратил на шипение юного товарища. Мысли его были целиком поглощены тревогой, что заставляла вновь и вновь обращать его взор к лежащему под натянутым тентом гному. Тот, укутанный в плащ, мерно дышал, не приходя в сознание.
Это мучило тревогой.
Гном встал и, подойдя, укрыл лежащего еще своим плащом. Холодно. Слишком холодно, но ему, Двалину, холод не страшен.
Кареглазый гном у костерка шмыгнул носом. Он бы от еще одного плаща не отказался. И что он такой мерзлявый? Аж стыдно, ежели заметят…
– Что, братец? – весело и отвратно бодро вопросил, плюхаясь рядом, светловолосый парень-гном. – Замерз?
– П-ф! – фыркнул обижено Кили. – С чего ты взял? Это зимой холодно!
– А сейчас всего-то осень, – подхватил понимающе Фили. – На-ка фляжку, глотни немного! Другим не говори, а то нам не хватит.
Чего именно не хватит, Кили понял лишь глотнув из фляжки и тут же задохнувшись.
– Предупреждать надо! – просипел он, отходя.
Фили лишь усмехнулся.
– Не малой, чего говорить?
Кили еще раз глотнул из фляжки, чисто из вредности, чувствуя, как его окатывает теплая волна.
– Э-э-э! Мне оставь!
Кили сделал вид, что щас еще раз отхлебнет – на сей раз до дна – и Фили-братец полез с возмущенной миной отымать драгоценную фляжку. Начавшуюся возню охолонил проходящий мимо узбад – щедро одарив обоих олухов затрещинами.
И на привале вновь встала тоскливая тишина, прерываемая хриплым карканьем ворон в осеннем лесу.
Над лесом медленно вставала ночь…
Он лежал на земле, чувствуя пальцами шершавые осенние листья, ковром улегшиеся меж голых деревьев, сквозь ветви которых мертво-слепо сияли далекие звезды.
Тишина…
Глухо ухает вдалеке сова.
Тихо-звонко трескает в огне ветка, но часовой у костра, подперев ладонью щёку, спит…
А под деревом лежит, погруженный в целительный сон лекарственной настойкой Оина Бофур. Спина его горит от боли и отдается эхом в сон, вызывая мучительные кошмары-воспоминания…
«–Ну же, Ури! Улыбнись! – смеется он, дергая за косу сестру. – Что ты такая смурная, Бом-Бом?
– Тревожно как-то… – виновато улыбается сестра, и морщится, прижимая ладошку к животу.
– Ты чего? – тревожится он.
– Толкается, – тихонько-счастливо вздыхают в ответ.
– Дай потрогаю!
– Бофур! – сестренка взвизгивает, и ее ладошка легонько хлопает по макушке настырного братца, а тот уж с улыбкой до ушей прижимается к ее животу… и кто-то сердито-прицельно – вполне себе ощутимо! – пинается прямо в прижатое к животу ухо.
– Ух, какой! – уважительно прицокивает языком Бофур, демонстративно потирая ухо. – Родного дядьку по уху! Грозный пацан будет!
– А может, девочка, – чуть уязвлено возражает Ури…»
И счастливое, светлое воспоминание, сменяет собой другое, от которого охватывает ужас и отчаянье…
«– Не тронь ее! – в отчаянье кричит он, а бандит усмехается, притягивая к себе сестру за рыжие косы, и издевательски скользит плашмя тонким лезвием по щеке.
– Что мы тут прячем, птичка? – мурлычет, зло насмехаясь, человек.
Сестра белее снега и трясется от страха, широко раскрытыми глазами неотрывно смотря на врага… а он рвется из рук его дружков.
– Не смей! Не трогай ее!
Человек нехотя-равнодушно поворачивает к нему голову. Скользит взглядом по нему, оглядывая с ног до головы. Усмехается.
– А то что, гном? Что ты мне сделаешь?
Бофур ничего не может сделать. Сейчас ничего, а вот человек и его дружки могут сделать что угодно. И это ужасает. Увидеть распоротый живот сестренки… Бофура начинает мутить от одной только мысли. И все в нем холодеет.
– Отпусти ее. Отпусти Ури! Я… я все сделаю. Что хочешь… отпусти!
Человек задумчиво чуть склоняет голову на бок, сощуривает глаза и велит:
– Отпустите его.
Руки Бофура отпускают и он дергается к сестре, но нож тут же прижат к ее шее и он застывает от страха.
– На колени, – велит человек.
Гном не встает на колени. НИКОГДА.
Бофур смотрит на сестру… и встает на колени, опустив голову.
– Умница… хороший гном, – хвалит человек, будто собаке говоря. И Бофура передергивает. – Пожалуй, ты игрушка получше…»
Игрушка.
Бофур сжимается в клубок под плащом и одеялом, зажмурившись… но воспоминания горят перед глазами…
«Бофур со страхом смотрит на человека. Ури съежилась рядом, вцепившись в его руку. Человек подходит и лениво спрашивает:
– Ты, или твоя рыжая? – Бофур не отвечает. Язык не поворачивается.
Их слишком много, а он один… он не может рисковать Ури!
И малышом.
– Встать!
Пальцы сестры до боли сжимаются на руке. Она отчаянно хватается за него, но Бофур встает, как приказано, и Ури задушенно всхлипывает.
– Руки, – еще один приказ. Когда Бофур подымает руки, человек связывает их обрывком грубой веревки.
Он тащит его за собой, вцепившись в волосы. Садится на лавку и ставит Бофура меж широко разведенных колен.
– Знаешь, что я могу сделать с твоей рыжей? – предупреждающе говорит он, а после… Бофур дергается, вспыхнув от стыда унижения.
Человек резко сдирает с него штаны, держа его за плечо, и унизительно громко, звонко шлепает по заду.
– Гляньте-ка, какая красота! Как у шлюхи, а!
Щеки горят, а в ушах барабаны… и болезненный щипок за зад.
– Нравится? Не дергайся, мы с тобой поиграем… тебе понравится!
Человек силой усаживает Бофура на свои колени и крепко стискивает в ладони его член. И начинает… тискать, дрочить. На глазах остальных бандитов.
На глазах Ури…
– Не трепыхайся, сука!
Стыд… стыд… стыд жжет, выворачивает душу, и от унижения вскипают слезы на глазах.
– Расслабься… ты у меня кончишь, как последняя сучка… или с рыжей поиграть?
Стыдно!
Ури…
Ладонь человека жесткая, шершавая, но обжигает, как каленое железо. А тело горит, наливается свинцом, и в голове грохотом бьют барабаны. Острое чувство стыда, так сильно, но… стыдно-то как!
Тело окликается…
И Бофур с задушенным всхлипом содрогается дрожью в руках человека.
– Что, понравилось? – выдыхает на ухо человек. – Понравилось… У тебя тело, как у последней трактирной бабы.
Человек вновь хлопает его по ягодицам и сует руку меж половинок, тыкаясь пальцами в дырочку…
Бофур дико изгибается в его руках, дергается, а сердце в ужасе заходится… а пальцы болезненно ввинчиваются внутрь, раздирая…»
Бофур скулит во сне, дергается, распахивает наполненные страхом глаза, мутно-пусто смотря перед собой. В двух шагах горит костер, и треск сырых ветвей…
Настойка Оина туманит сознание, упорно утягивает в сон… Бофур не может сопротивляться и вновь уплывает в небытие. Только перед тем, как раствориться во тьме сна, он краем сознания отмечает чьё то присутствие. Чья-то рука опускается на его плечо – тяжелая, крепкая… и Бофур чует табачный дым с пряными нотками.
И странным образом кошмары уходят… и Бофуру ничего не снится…
========== Глава 6. Когда страх уходит прочь… ==========
– Мы достигнем Саркса завтра к вечеру. Встреча с наместником, заключение договора… мы пробудем там примерно дня три-четыре, а может и дольше. Все зависит от того, что собой представляет лорд Зейд. Но к концу декады мы вернемся. Думаю, этого времени хватит, чтобы мориец пришел в себя и оправился, – говорил Торин, спускаясь по лестнице таверны. – Двалин, постарайся, чтобы и таверна, и этот поселок, остались в целости. Нам ни к чему ссоры с людьми так близко от Эред Луина.