– Ну, как хочешь, – отвечал капитан Клемент.
Они пошли вслед за капитаном дальше вглубь деревни, минуя чёрные прямоугольники, которые некогда были зданиями, а теперь от них остались лишь уголья и воспоминания. «А вот тут была кожевня, – думала Кара. – А вот эта длинная полоса – казарма, где жили серые плащи. А вон дом пекаря Корбетта, и печка до сих пор видна». Её неожиданно охватила ностальгия. Жилось ей тут несладко – но это был её дом, а теперь его не стало.
Они поднялись на вершину холма и увидели перед собой центр деревни – то место, куда некогда Дети Лона сходились на службу. Сидельные валуны были тщательно разложены концентрическими кругами, так, чтобы все собравшиеся могли как следует видеть дерево фенрут в центре круга. Ибо дерево было важнейшим символом Лона, и несмотря на то, что вся деревня была разорена, дерево оставалось цело и невредимо.
А на его ветвях висели сотни скелетов животных.
Они раскачивались на ветру. В том, как они были развешаны, не было ни логики, ни смысла. Некоторые подвесили на такой высоте, что они были совсем не видны, лишь чуть отблёскивали белым в лучах заходящего солнца; другие висели так низко, что касались земли. В основном это был мелкий скот: козы, куры, овцы, – хотя на противоположной стороне фенрута болтался на пяти верёвках неуклюжий скелет коровы. Кару отчасти утешила мысль, что животных не повесили заживо. Дети Лона, практичные во всём, не стали бы попусту портить хорошие припасы: разумеется, животных сперва зарезали, мясо засолили и прибрали про запас.
– Знаете ли вы, что означает эта… – капитан Клемент запнулся, подбирая нужное слово, – эта выставка?
– Вы думаете, нечто подобное может иметь какой-то смысл? – спросила Кара.
– Ну, вам лучше знать. Это же ваш народ!
Кара покачала головой.
– Уже нет.
– Глядите! – тихо сказал Тафф, указав на фигуру, которая как раз развернулась на ветру в их сторону. В отличие от всех прочих скелетов, этот был одет в чёрное школьное платье с белым воротничком, что придавало ему сходство с пугалом. На месте человеческой головы торчал бараний череп с длинными, загнутыми внутрь рогами. Волосы цвета воронова крыла, вероятно, из конской гривы, скрывали пустые глазницы черепа и ниспадали по спине школьного платья. Рук у пугала не было, однако же к левому рукаву платья была прикручена медной проволокой большая чёрная книга.
– А это ещё что такое? – осведомился капитан Клемент.
Кара вспомнила праздник Теней и вереницу таких же чучел, что украшали собой поле вдовы Миллер. «Вот и я сделалась одной из них, страшилищем, которым пугают детей».
– Я знаю, что стало с жителями деревни, – сказала она. – Они сожгли свои дома дотла, потому что знали, что никогда не вернутся. Они могли бы просто оставить всё как есть, но великий Тимоф Клэн возжелал сделать красивый жест, устроить нечто вроде церемонии. Вероятно, он назвал это Великим Очищением или ещё как-нибудь. Он же знал, что я вернусь. Каким-то образом знал. И животные – часть того, что он хотел мне передать. Понимаете, я люблю животных. И он это знает, потому что… потому что чучело – это я. Это всё устроено ради меня.
– Что вы несёте, барышня? – переспросил капитан Клемент.
– Он хочет, чтобы я знала, что он забрал своё стадо и переправил его в Мир, но он обо мне не забыл. Он будет меня искать. И когда отыщет…
Тафф прильнул к Каре, уткнулся в неё лицом и обнял крепко-крепко.
– Кто? – спросил капитан Клемент. – Кто вас отыщет?
Но Кара больше не могла говорить, и на вопрос ответил Тафф.
– Человек, который носит лицо нашего отца, – сказал он.
2
В ту ночь Каре приснилось кукурузное поле.
Началось всё как всегда. Папа – её настоящий папа, изгнанный из собственного тела и заточённый в этом царстве бесконечного сна, – стоял в центре голого вспаханного поля и рылся в кармане в поисках мешочка с семенами. Только сейчас папа вместо того, чтобы сразу их посеять, как в предыдущих снах, высыпал чёрные зёрнышки на ладонь и принялся перебирать их. Лицо у него было озадаченное и немного разочарованное. В уголках глаз прибавилось морщинок.
«Он начинает вспоминать, – подумала Кара. – Заклинание Грейс не сможет удерживать его тут бесконечно: рано или поздно он осознает, что всё это не настоящее, и начнёт терять рассудок. А когда это случится, я уже не сумею его вернуть…»
Внезапно папины глаза гневно сузились. Он стиснул семена в своём могучем кулаке. Кара не услышала его крика – звуков в её сне отчего-то не бывало, – но увидела, как натянулись жилы у него на шее, когда он издал беззвучный вопль разочарования. В глазах у него, будто надвигающиеся грозовые облака, клубился туман безумия.