Кровь отливает от моего лица.
– Сколько выпил чего, тренер?
Нажимая последнюю клавишу на клавиатуре, он наконец смотрит на меня, но лучше бы он этого не делал.
Чёрт возьми, это нехорошо.
– Не прикидывайся дурачком, Каллаган. Сколько ты выпил?
Я не отвечаю; вместо этого я чешу затылок.
– Водка? Это ведь то, что обычно пьют, верно? Дешевая, прозрачная, её легко замаскировать, – он откидывается на спинку стула и качает головой. – Меня так и подмывает пойти проверить твою бутылку прямо сейчас.
Между нами повисает тишина, пока я пытаюсь отсрочить своё неизбежное признание.
– Прошлой ночью я потерял контроль, – в конце концов отвечаю я. – Думал, что у меня всё в порядке, но прошлой ночью…Я не был в порядке.
– Ты всё ещё был зол, когда вышел на лед? Я не почувствовал запаха алкоголя от тебя, но ты выглядел отстраненным на предматчевом собрании. Я уже видел у тебя такой взгляд раньше. Ты знал, что был не в том состоянии, чтобы играть. Может, ты и хорошо скрываешь что-то от своих товарищей по команде, но я знаю тебя с детства, Каллаган. Меня тебе не одурачить.
– Нет. Я имею в виду, не совсем. Просто чувствую последствия.
Он недоверчиво выдыхает.
– Господи Иисусе, малыш. Ты не в себе и всё ещё лучший игрок. Представь, каким бы ты мог стать, если бы просто взял себя в руки.
Я ничего не говорю, потому что, честно говоря, что тут можно сказать? Он прав. Я знаю это. Он ставит локти на стол и наклоняется вперед, серьезное выражение появляется на его лице.
– Тебе чертовски повезло, что на данный момент у тебя всё ещё есть карьера. Я думал, ты усвоил свой урок, когда мне удалось убедить генерального менеджера, что тебя не следует обменивать, что я могу выжать из тебя всё самое лучшее — или, по крайней мере, заставить тебя приходить на тренировки и игры вовремя и не быть пьяным. Твоя карьера висит на волоске, но ты всё ещё испытываешь моё терпение. Что, чёрт возьми, происходит?
Справа от себя я вижу фотографию команды, когда мы выиграли Кубок Стэнли. Это была последняя игра Джона Моргана — нашего бывшего центрального защитника и капитана — на профессиональном уровне перед тем, как он завершил карьеру. В следующем сезоне я подвел команду. Я стал больше пить, и, как и во времена учебы в колледже, а затем в “Destroyers”, я приносил больше вреда, чем пользы, принимая неверные решения в играх и испытывая себя на тренировках.
И сейчас я делаю это снова. Возможно, мы выиграли сегодняшнюю игру, но я знаю, что подвергаю риску себя и других. Хоккей – моя единственная константа, и я в нем нуждаюсь. Времена, когда я был мальчиком и ходил с папой на местный каток, чтобы поиграть в своё удовольствие и выйти на лед ради острых ощущений, возможно, давно прошли, но необходимость продолжать работать и зарабатывать для моей семьи только возрастает.
– Посмотри на меня, – тренер отвлекает моё внимание от черной рамки, висящей у него на стене.
– Я же говорил, – я провожу языком по небу, и это ощущение успокаивает меня. – Прошлой ночью я потерял контроль. Дома творится кое-какое дерьмо, и это меня достало. Этого больше не повторится.
– Я хочу, чтобы ты снова начал работать с психологом команды. Она сказала мне, что ты не явился на последние три встречи. Сеансы с Эшли были условием того, чтобы ты остался в “Scorpions”. Это и, – он делает паузу и прочищает горло. – Больше не встречаться с ней.
Сеансы с Эшли, даже если они ни хрена не помогают, – хорошо. Держаться подальше от Мии? Это намного сложнее.
– Я не видел её с прошлого лета, – вру я. Никому не нужно знать, что она появилась в Уистлере. Тренер поджимает губы.
– Ты знаешь, что моя дружба с Грэмом Дженкинсом уходит корнями в наши дни в НХЛ, и ты знаешь, что я сделал всё возможное, чтобы убедить его, что личные и деловые вопросы не должны смешиваться, но в прошлом сезоне он отказался заключать с нами сделку, потому что узнал, что ты снова тайком встречаешься с его дочерью.
– Мы ничего не делали, – отвечаю я.
Лицо Берроуза становится ещё краснее от разочарования.
– Сынок, ты красивый, высокооплачиваемый спортсмен и, вероятно, самый одаренный вингер в этом матче. Ты можешь выбирать женщин по своему усмотрению, но ты все равно встретился с ней спустя годы. Тебе нужно забыть об этом. Я знаю Дженкинса, и он никогда не даст тебе своего благословения.
Я подавляю желание сказать ему, что никто не владеет человеком, не говоря уже о собственной дочери, но я знаю, что мой ответ останется без внимания. Вместо этого я провожу рукой по волосам и жду, когда он закончит. В комнате снова воцаряется тишина, и мы смотрим друг на друга в течение нескольких секунд.
– Я отпустил её, – говорю я, и эти слова отдаются кислотой на моём языке. – Я не видел её и не разговаривал с ней с тех пор, как вы с генеральным менеджером затащили меня в зал заседаний. Так что больше не нужно беспокоиться о том, как вести дела с Грэмом Дженкинсом. Он получил то, что хотел, и вы тоже получите то, что хотите. Я свяжусь с Эшли завтра.
Он кивает в знак признательности и указывает на экран своего компьютера.
– В этом нет необходимости. Я только что отправил ей электронное письмо. Завтра в девять утра начнется первый сеанс.
Я встаю со стула.
– Джесси, – обращается ко мне тренер, когда я поворачиваюсь к двери.
– Да?
– Держись подальше от выпивки и от неё, понял?
Я киваю в знак признательности, но меня смущает его внезапное внимание к Мии. Он знает об Уистлере?
– К чему сейчас такое беспокойство о ней?
Удивленная улыбка появляется на его лице, когда он снова откидывается на спинку стула.
– Ты действительно с ней не общался, не так ли?
– Я не лгал, тренер.
Видел её? ДА. Разговаривал с ней? Нет.
Его улыбка сменяется смущением, когда он ерзает на стуле.
– Я не уверен, должен ли тебе это говорить. Я полагал, ты знаешь, и именно поэтому ты был ещё более взвинченным и закрытым.
– Знаю что? – выпаливаю я.
Что, чёрт возьми, произошло?
– Она, эм...она в городе. Она оставила свою работу в “Destroyers” и поступила в Вашингтонский университет.
Я чуть не проваливаюсь сквозь гребаный пол.
Вместо этого я заставляю себя стоять и смотреть прямо сквозь него.