– Я хотел поговорить с тобой наедине. Мия сказала, что ты будешь здесь, и Майк впустил меня. Я сижу здесь по меньшей мере минут пять. Сунув руку в карман, он достает телефон и делает снимок времени, отображаемого на секундомере.
– Не спрашивай меня, почему я всё ещё ношу его с собой, когда я мог бы просто воспользоваться своим телефоном, – он пожимает плечами. – Наверное, от старых привычек трудно избавиться.
– Ты пришел сюда, чтобы поговорить со мной?
Он кивает, поднимаясь со скамейки.
– Мне всегда нравился этот каток. Это была одна из немногих выездных игр, которые доставляли мне удовольствие. Было тяжело находиться вдали от семьи, но приезд сюда каким-то образом – не знаю – успокаивал.
Я ничего не говорю, наблюдая, как он осматривается.
– Ты был прав, Джесси. Я действительно подвел тебя.
Я опускаю взгляд на лёд. То утро в зале заседаний “Destroyers” прорывается наружу из места, где я похоронил это глубоко в своём мозгу.
– Ты... – начинаю я, но затем останавливаюсь. Не в силах солгать и сказать ему, что это не так.
– Я должен был задать себе больше вопросов о твоём душевном состоянии и условиях жизни. Я должен был спросить себя, почему тебе нужна была дополнительная поддержка, когда твой дедушка скончался. Мне следовало больше сосредоточиться на том, что скрывалось за мальчиком, стоящим передо мной, а не на игроке, которого я отчаянно хотел видеть.
Позади нас доносится шум, и взгляд Грэма устремляется туда, откуда доносятся голоса моих товарищей по команде.
– Я не могу повернуть время вспять и защитить тебя от того, что он сделал и через что тебе пришлось пройти. Я также не могу предложить тебе семью и безопасность, в которых ты нуждалась тогда. Для этого уже слишком поздно.
Он протягивает секундомер, на маленьком экране всё ещё видно время.
– Если бы кто-нибудь из моих игроков показал подобное время, я бы сказал им, что их будущее в этой игре было чертовски светлым, при условии, что они смогут не потерять голову.
Забирая у него секундомер, я не отрываю от него взгляда.
– Я думаю, потребуется некоторое время, чтобы моя дочь простила меня за то, как я с тобой обращался, – он издает смешок. – Она превратилась в потрясающую женщину.
– Я люблю её.
– Я знаю. Я знаю, – выдыхает он. – И я не знаю, найдешь ли ты когда-нибудь в себе силы простить меня за то, что я сказал, за то, что я сделал...
В тот момент, когда я открываю рот, он поднимает руку, прося меня дать ему закончить.
Так что я позволяю ему закончить.
– Я хочу, чтобы ты знал, что теперь я вижу это. Будущее моей дочери. Я думал, что видел, и думал, что всё предусмотрел для неё. Я думал, что запланировал для неё то, чего она хотела, в чем нуждалась. Я не мог ещё больше сбиться с пути. Чего она хочет, так это тебя.
Секундомер в моей руке расплывается, и я быстро смахиваю слезу.
– Твой отец – кусок дерьма, который заслуживает того, чтобы отсидеть за то, что он сделал с тобой и твоей мамой. Я не могу изменить свои прошлые промахи, но я могу сказать тебе, что, если однажды ты найдешь в себе силы простить меня, тогда я был бы рад вернуться в твою жизнь по правильным причинам.
Слова застревают у меня в горле, когда я поджимаю губы, и он хлопает меня по плечу, сжимая его.
– Возможно, это прозвучит снисходительно, но я чертовски горжусь тобой, Джесси, и я хочу предложить тебе любую помощь, которая тебе понадобится, чтобы разобраться с тем, через что ты прошел. Даже если всё, что я могу сделать, это предложить свои уши, чтобы выслушать, – он смотрит через моё плечо, когда мои товарищи по команде выходят на лёд позади меня. – Что-то подсказывает мне, что у тебя их предостаточно.
Склонив голову через плечо, я мельком вижу Дженсена, прислонившегося к борту по другую сторону льда и внимательно наблюдающего за нами, пока он делает глоток из своей бутылки.
– Да, – говорю я, поворачиваясь к Грэму. – Но ещё парочка лишними не будут.
Что-то вроде облегчения отражается на его лице.
– Ты через многое прошел.
Я прячу секундомер в карман спортивных штанов и постукиваю костяшками пальцев по борту.
– Есть такая форма терапии, которую мне предлагали несколько раз. Это тяжело, и это лишает людей самообладания, когда они вспоминают некоторые из худших моментов своего прошлого. Я признаю, что это пугает меня до чертиков. Но на этот раз я хочу это сделать. Я не хочу делать это ради хоккея или своей карьеры. Я хочу сделать это ради себя... – я делаю паузу и делаю глубокий вдох. – Я хочу, чтобы Мия была моей женой, и дать ей больше, чем просто завтрашний день. Для этого, я думаю, мне нужно последовать совету моего психолога. Я знаю, что травма останется со мной навсегда, и я никогда не смогу повернуть время вспять для своей мамы. Но я хочу попытаться быть таким, кого заслуживает твоя дочь.
Он качает головой.
– Ты уже такой, Джесси.
– Я хочу дойти до того момента, когда буду ждать рождения наших детей, а не следующего шанса открыть бутылку. Вместо того, чтобы топить свои эмоции, я хочу принять их. Хорошие и плохие.
Я протягиваю руку, и он берет её в свою, а затем обхватывает другой ладонью.
– Я понимаю, Джесси. Я понимаю.
Я смотрю в его зеленые глаза и впервые с тех пор, как умерла его жена, вижу в них теплоту его дочери.
– Вот в чем дело, Грэм. Когда я обещаю Мии вечность, я хочу, чёрт возьми, иметь это в виду.
ГЛАВА 44
МИя
Я не могу утверждать, что я не такая, как другие девушки, и что шопинг ничего для меня не значит, потому что он помогает.
Но ходить за продуктами? Это может пойти к черту.
Я бы буквально каждый вечер заказывала еду на вынос, просто чтобы не ходить в магазин, если бы думала, что моя талия выдержит это.
И что самое худшее во всём этом? Таскать пакеты, за которые вы только что заплатили слишком много из-за инфляции, из машины и в квартиру, а затем выбрасывать продукты, которые вы купили в последний раз, и заменять их более свежими.
Единственное, что во всём этом есть полезного? Половина ингредиентов, которые сейчас лежат в нашем холодильнике, я использую сегодня вечером, чтобы приготовить тако с говядиной для Джесси, когда он вернется домой из Бостона, где провел четыре ночи из-за выездных игр.