Ветер нервничал и кричал на нас, беспокойные волны злились на непокорную яхту и упорных в своей борьбе людей, которых им, несмотря на бешеные усилия никак не удавалось победить и отправить на холодное дно кормить крабов. «Колибри» всякий раз изворачивалась и очередной раз выскальзывала из мокрых щупалец стихии. Болтанка достигала критической степени. Вот-вот суденышко захлебнется мутной водой, вот-вот. Уф, у меня аж дыханье забило, ну и нахлебался я водички — это меня опять обдало-накрыло…
Хрясь — что-то захрустев, сломалось. Господи, что это еще на нашу голову — но не видно. Ух, ты ж, опять окатило с головы до пят весьма освежающей и вмиг приносящей бодрость тела и четкость мысли водой из этой бескрайней и бездонной емкости.
Удар, еще удар, еще один, еще крепче! Аннет, каждый удар очередной водяной стены о борт «Колибри» все не достигал и не достигал своей разрушительной цели, не разбивал в щепки угрожающе, с натугой скрипящий корпус смелой яхты. Не смывал за борт ведущий борьбу за жизнь экипаж, каждый член которого мужественно подставлял волнам свою грудь, облипшую промокшей насквозь тельняшкой, занимаясь привычным трудом по управлению судном в критических условиях. Люди бросили перчатку Нептуну и вызвали его на дуэль.
Теперь все мы ожесточенно дрались с повелителем моря никогда не имевшимся у него оружием, имя которому: смелость, отвага и профессионализм. Страх был побежден товарищеской взаимопомощью и решительными, умелыми действиями сплоченного единой целью коллектива.
В который раз наклонившись, я заметил приближающуюся раззявленную пасть очередной волны и решил — больше не буду нагибаться — прогибаться и уклоняться от ударов, иначе не успею вовремя выполнить новую для меня работу: рубку канатов. Вот, не думал, что за несколько секунд освою такую редкую профессию. Но юморить некогда, не ко времени: руби, руби, руби, сжав челюсти, хватая воздух вперемешку с водяными брызгами судорожно открывающимся ртом, отплевываясь и захлебываясь водой, в которую я так в ясную тихую погоду любил всегда с плеском нырять, шумно и шутливо отфыркиваясь, выныривая, отдавая при этом ласковой воде жар, которым меня пропитало слепящее солнце. Да и когда это было, если вообще было — иная жизнь казалась нереальной.
Руби, руби, руби, Саня, руби, мать его, некогда заниматься воспоминаниями! Да я и не вспоминаю вовсе — это так, в секунду пролетает видение прошлого в сознании, контрастируя с окружающей сейчас меня пляской смерти ветра, кружащегося вокруг нас под ручку со вздымаемыми его движениями когда-то, совсем недавно, сонными и ленивыми водами приятно зеленоватого цвета.
Я, громко матерясь и ритмично вскрикивая от боли и предельного напряжения мышц, методично рубил и рубил.
Ну, вот, вроде бы все, что было надо — перерубил, совсем выбившись из сил, не чуя замлевшую от боли раненую руку и плечо. Рука нестерпимо болела какими-то ритмичными схватками, в такт набегающим все новым и новым шеренгам морских чудищ, норовящих проглотить меня со всеми потрохами.
Огромная масса воды, колышется в такт музыке пронзительно завывающих воздушных вихрей, лихо закручивающих мелкую морось в огромные комки, мелкие такие тучки, невидимой рукой Нептуна швыряемые нам в лица.
Вода была всюду — сверху вниз хлестал подоспевший проливной дождь, а снизу вверх тоже с силой хлестала морская вода, проникающая во все щели. Вода была на палубе, в небе, смешавшемся с морем, внизу — в самом море, состоявшем из одних волн, соединившихся с низколетящими и клубящимися облаками, которые, казалось, зачерпывали своими ладонями воду с пенящихся верхушек волн, отрывающихся порой от общей водяной массы.