– Ну, сердцу женскому не прикажешь. Помнится, был у меня один молоденький. Такой пусечка, ну не оторваться. И тоже выглядел сперва не айс, совсем не айс. Да, знаешь ли, в том и смак для взрослой женщины – вылепить сладкого Галатейчика под свои запросы. Джесс меня тогда со свету сживала, мол, ты что творишь, мне людям в глаза смотреть стыдно. – Алекс картинно закатила глаза и сладко зачмокала губами. А меня прям аж до искр из глаз выбесила картинка, как Светик «лепит» этого Галатиона, мать его.
– Алекс, уволь и меня от этих подробностей. И вообще, не заговаривай мне зубы, манипуляторша. Ты долго еще будешь это шоу продолжать?
– Ну, с месяцок уж точно. Максим, я и правда соскучилась по всему этому, так что расслабься и займись пока британскими активами. Там, конечно, порядок, но…
– Выборочная проверка не помешает. Бла-бла-бла, – махнул я рукой на неугомонную мегерушку. Она, конечно, была тот еще Армагедец в юбке, но, к величайшему удивлению всех окружающих, мы были с ней действительно близки – как могут быть близки люди, живущие на одной волне и думающие в унисон.
Госпожа Гордон уцокала наконец по своим бесконечно важным делам, а я, оставшись в одиночестве, попытался обрести снова рабочий настрой. Но из-за возвращения в мою ежедневную реальность Светочки схлопотал себе нечто вроде органического повреждения мозга. Старая шутка о том, что у военных только одна извилина и ту фуражкой надавило, сейчас вполне могла относиться и ко мне. Моя не то что извилина, а, сука, изворотливая загогулина то и дело выводила меня на одни и те же рельсы. Еще и Алекс с ее мечтательным закатыванием глаз по этому своему давнему юному любовнику. Тьфу, вот же напасть! Теперь как царапанная пластинка заело: почему, блин, не я, не я, не я, не я? Получается, возможность близости со мной вынудила эту заразину бежать без оглядки, а вот с этим пугалом – ничего, все в порядке вещей, никаких тебе полных праведного ужаса взглядов и даже намека на смущение. Обжиматься прямо на проходной, никого не стесняясь… У меня опять аж вскипело-забурлило, к самому краю подошло, кулаки стиснулись, и костяшки знакомо зачесались от воспоминания, как он тискал ее за плечи, беспардонно, с видом полноправного собственника, да еще и в лицо мне ухмылялся. Ой и не знал щенок нахальный, как близко находился к очередному перелому своего горбатого носа и челюсти заодно. И Светочка еще, вся из себя такая заботушка, уволокла свое сокровище хамоватое, аж раскраснелась и растрепалась от натуги. Тогда, значит, я был для нее слишком молод, а сейчас что? Вышел из возраста, пригодного к употреблению этой вампирюги нервов? Рожей не таков? Или все дело в том, что надо было уже тогда в темной учительской дожимать без зазрения совести, без оглядки на ее репутацию и последствия, а я весь из себя такой лыцарь оказался, хоть и почти без мозгов в тот момент от вожделения, но с беспокойством о ее будущем? Нынешнего Светочкиного утырка-то, похоже, вообще ее репутация не волнует. Да, судя по его роже, не обремененной интеллектом, он вообще не в курсе такого понятия, как женская репутация. Сто процентов рифмует и отождествляет с проституцией. Сволота оборзевшая! И эта… тоже мне… Хорошо же жилось нашим древним предкам. Обнаружился у тебя соперник – замочил его любым доступным способом, бабу на плечо – и в пещеру, без лишних разговоров доказывать свое превосходство во всех отношениях и доступных позах. О позах, кстати… Мои глаза невольно пробежались по кабинету. Для начала сразу у двери, так, как тогда не вышло… Как говорится, начнем с того, на чем остановились, девочка моя. Прижать всем телом, водить разомкнутыми губами от скулы, вдоль тонкой шеи, до ключицы и обратно, еще не целуя, лишь пробуя кончиком языка, вспоминая вкус и чуточку царапая зубами, оставляя влажный след, от попадания моего дыхания на который упрямица начнет вздрагивать и покрываться крошечными мурашками… И руки в этот раз уже не отпускать, не-не-не, дураков больше нет, держать до последнего, а то любят всякие помахать ими… Добраться до уголка рта, обмануть деликатным просящим касанием, дать иллюзию возможности отказа, а потом коварно атаковать, сминая сопротивление и используя возмущенный выдох как предателя, открывшего путь в крепость вражеской армии. Целовать-терзать так, чтобы губы у обоих опухли и онемели… Смотреть, как зрачки ее расширяются, как теряет осмысленность дерзкий взгляд, как черты лица сначала разглаживаются в тот самый момент, когда она сдастся, а потом снова станут напряженными под напором нарастающего удовольствия… И потом уже никаких промедлений и стратегических просчетов, я больше не тот нетерпеливый и готовый отступить юнец… Не-е-ет! Хрен вам, Светлана Николаевна, причем самый что ни на есть настоящий и неотвратимый, в натуральную величину и для частого, регулярного и длительного использования. Качество и долговечность гарантирую! Сначала заставлю кончить на моих пальцах, да так, чтобы ошалела совсем, цеплялась, как тогда, а потом уж стучи-не стучи кто, я тебе такое родео устрою, что ты и не заметишь даже пожарную сигнализацию. А потом на столе… как же задолбали эти ежедневные пытки видением, как нагибаю едва ли не силой все еще строптивую или раскладываю уже покорную и на все согласную… Да по хрен как, употреблю любую, надоело с голоду подыхать… Еще у окна, прижав щекой к холодному стеклу, которое все запотеет, отделив нас туманной завесой от реального мира, пока я буду вбивать себя в твое тело, отпечатывать необходимость присутствия в разуме… В моем директорском кресле, с ногами, заброшенными на подлокотники, с бессильно откинутой головой, обнаженной грудью, юбкой, скомканной на талии, и моей головой между мелко дрожащих от поступающего оргазма бедрами… И все это только разогрев, закуска перед настоящим драйвом в постели. А потом, Светочка, если еще сохранишь способность к связной речи, скажешь ты мне – стоило ли сбегать когда-то от неизбежного? Потому что затрахаю, вот ей-богу, затрахаю до невменяемости! Сдался мне твой исправно работающий разум, если он тебе однажды подкинул идейку сбежать от меня и вполне может вытворить такое снова.