Идеальный образ себя, в конечном счете, не улучшает нашего отношения к себе, а, скорее, ведет к усилению ненависти к себе и дополнительным внутренним конфликтам. Хотя качества, которыми мы наделяем себя, диктуются нашей главной межличностной стратегией, вытесненные решения тоже имеют свое право голоса; и поскольку каждое решение прославляет свой набор черт личности, различные аспекты идеального образа себя противоречат друг другу, и каждый из них борется за право быть воплощенным в действительность. Хуже того, поскольку почувствовать себя чего-то стóящим можно лишь став своим идеалом, все, что «не дотягивает» до него, ощущается как никуда не годное; так разрастается «презренный образ себя», который и становится мишенью самокритики. Очень много людей, пишет Хорни, «колеблется меж ощущением надменного всемогущества и чувством, что они – последние подонки». В то время как идеальный образ себя выстраивается согласно главной межличностной стратегии, презренный образ себя сильнее всего отражает вытесненную стратегию. По мере того как мы убеждаем себя, что мы действительно тот великий человек или та дрянь, которой мы себя вообразили, идеальный образ себя развивается в идеальное я, а противоположный – в презренное я.
Хорни кладет в основу своих рассуждений четыре наших я: подлинное (или возможное) я, идеальное (или невозможное) я, презренное я и наличное я. Подлинное я – не фиксированная структура, а набор биологических предпосылок, которые могут быть воплощены в действительность лишь во взаимодействии с окружением. Степень и форма его осуществления во многом зависит от внешних условий, в том числе от культуры. При неблагоприятных условиях соприкосновение с подлинным я утрачивается и разрастается идеальный образ себя, столь же нереально грандиозный, как нереально гадок и слаб презренный образ себя. Наличное я – это тот человек, которым мы являемся, и в нем перемешаны сила и слабость, здоровье и невроз. Дистанция между наличным и подлинным я зависит от того, насколько наше развитие было самоосуществлением, и насколько – самоотчуждением.
С формированием идеального образа себя мы пускаемся «в погоню за славой», так как наша «энергия, влекущая к самоосуществлению, перехвачена другой целью – воплотить в действительность идеальное я». То, что именно будет почитаться «славным», зависит от выбранного решения. Хорни не считает поиск абсолюта присущим человеческой природе. У нас есть способность воображать и планировать, мы всегда стремимся подняться над собой, но здоровый человек при этом тянется к возможному и работает над достижением цели в рамках человеческих ограничений. Для отчужденного от себя человека есть только «все или ничего», и для него погоня за славой – часто самая важная в жизни вещь. Она придает смысл его жизни, дает ему чувство превосходства, к которому он так безнадежно стремится. «У нас есть веская причина заинтересоваться», – пишет Хорни, – «не кладется ли большинство человеческих жизней (в переносном или в буквальном смысле) именно на алтарь славы?» Погоня за славой превращается в «личную религию», правила которой определяет невроз личности, но при этом человек может также веровать в систему прославления, существующую в его культуре, и участвовать в ее ритуалах. Такие системы существуют в каждой культуре и включают в себя обычную религию, различные формы группового отождествления, войну и военную службу, соревнования, знаки отличия и всевозможные иерархические устройства.
Сотворение идеального образа себя порождает не только погоню за славой, но и определенной структуры феномен, названный Хорни «гордыней». Гордость, переходящая в спесь, становится атрибутом идеального я, и от этой упоенности собственным «высоким» положением выставляются невротические требования к другим. В то же время человек считает, что и действовать Надо соответственно величественным представлениям о себе. Если мир отказывается уважать невротические требования, или же сам одержимый гордыней не живет в чем-то «как Надо», он отождествляет себя с презренным я и испытывает испепеляющую ненависть к себе. Как и в случае идеального образа себя, особая природа гордыни, различных Надо, требований и ненависти к себе подвергается влиянию нашего главного решения и конфликтов между ним и подчиненными тенденциями.
В идеальном я невротическая гордость занимает место реалистической уверенности в себе и самоуважения. Угроза гордыне вызывает тревогу и враждебность; ее крушение – отчаяние и «грызение» самого себя. Для ее восстановления есть различные источники. Это возмездие, которое возвращает чувство превосходства униженному, и полная потеря интереса к тому, что угрожает гордыне. Сюда же относятся различные формы искажений, такие как забывание унизительных эпизодов, отрицание своей ответственности, обвинения других и приукрашивание. Иногда «юмор помогает вытащить жало нестерпимого стыда».
Гордыня заставляет нас предъявлять невротические требования миру и окружающим. Специфика этих требований зависит от нашего главного решения, но в любом случае мы считаем, что судьба обязана уважать нашу сделку с нею, и мы должны получать то, что нам нужно, чтобы наше решение оставалось в силе. Невротические требования «переполнены ожиданием чуда». Когда жизнь не отвечает на них, мы впадаем в отчаяние, в яростное возмущение или отрицаем стукнувшую нас реальность. Если же печальный опыт повторяется, наше решение может измениться, но может и остаться в силе. При этом человек продолжает еще больше держаться за требования, как за «гарантию будущей славы». Наши требования усиливают нашу уязвимость, поскольку их фрустрация угрожает повернуть нас лицом к ощущению собственного бессилия и неадекватности, из которого они и проистекают.
От «погони за славой» мы теперь можем обратиться к тому, что Хорни называет «тиранией Надо». «Надо» заставляет нас жить в соответствии с величественным представлением о себе. Эти «Надо» – продукт идеального образа себя, а поскольку идеальный образ себя по большей части – это прославление принятого решения (смириться, стремиться к абсолютному совершенству, мстить, уйти в отставку или нарциссического), следовательно, разные «Надо» определены в основном чертами характера и ценностями, связанными с главной защитой. Однако подчиненные тенденции также представлены в идеальном образе себя, и в результате мы зачастую оказываемся «под перекрестным огнем враждующих Надо». Мы пытаемся подчиняться противоречивым внутренним приказам и обречены ненавидеть себя за все, что бы мы ни делали, и даже в том случае, если, парализованные этими конфликтами, мы не делаем ничего. Жить «как Надо» невозможно не только потому, что Надо дергают в разные стороны, но и потому, что они нереалистичны: нам Надо всех любить, Надо никогда не ошибаться, Надо всегда выходить победителем, Надо никогда ни в ком не нуждаться... С Надо связаны многие вынесения вовне. Мы ощущаем наше Надо как «они Должны» (как ожидание, направленное на других), нашу ненависть к себе как их отвержение, наше «самоедство» как их несправедливое осуждение. Мы ждем, что другие будут жить по нашим «как Надо» и выливаем на них нашу ярость за собственную неудачную попытку так жить. Надо, выработанное для защиты от отвращения к себе, только усиливает болезнь, которую призвано было исцелить. «Угроза наказания ненавистью к себе» превращается «в режим террора».
Надо – основа для сделки с судьбой. Неважно, какое было принято решение: сделка состоит в том, что наши требования будут выполнены, если жить «как Надо». Подчиняясь внутренним правилам, мы устанавливаем контроль над внешней реальностью. Мы, конечно, видим наши требования не как нечто непомерное, а только как то, чего мы вправе ожидать, принимая во внимание наше величие, и считаем, что жизнь несправедлива, когда наши ожидания не сбываются. Наше чувство справедливости определено нашим главным решением и связанной с ним сделкой.