Пруд разорвало сонмом брызг.
И брызги вод, и брызги света!
Русалка устремилась ввысь.
Не сыщут слов уста поэта!
Дельфин такого пируэта
Не сделает. Каков изыск!
Лес, очарованный, проснулся!
Однако… Завершён кульбит,
На ветви девушка сидит,
Мне позволяет прикоснуться.
Я хвост потрогал. Он блестит
И во всюда умеет гнуться.
И чешуя, и плавники —
Всё как у рыбы. И водица
По телу гибкому струится
На деревянные мостки.
А в остальном краса-девица.
Мне кровь ударила в виски.
«Поэт, оставь мои бока,
Мне, право, от смущенья жарко…
Уж Нил твой понял: я — русалка.
Нет, вы видали чудака?!
Укрыл бы лучше полушалком
Мне грудь и плечи хоть слегка.
Конечно, ты не взял платка,
Но дай же мне хоть что-нибудь,
Любую тряпочку на грудь,
Я возвращу, дай на пока».
И уж пытается стянуть
Футболку гибкая рука1.
«Да на ж, возьми, да без умолку
Не тарахти, надень наряд,
Пусть на тебя все поглядят.
А вот возьми ещё бейсболку».
«Меня увидит парочка щурят,
Для них в нарядах мало толку.
Мы людям не тревожим взгляды,
Мы в параллели, мы — тот свет…
Ах! Что за душка ты, поэт!
Такого не носила кряду…
Да я не помню, сколько лет.
С тех пор, как выпила я яду.
Я помню, как деревней всей
Меня уж было откачали,
Но края не было печали,
Я с головою меж ветвей
Нырнула, люди закричали…
Куда там… Уж и сорок дней
Прошло, и сорок сороков —
Моя душа не улетала,
Но вот русалкою я стала,
Прохладный пруд — теперь мой кров.
Из камыша постель соткала
На дне, где каменный альков
Из валунов давно сложился.
Пришли два чёртика, рогаты,
Чертовки, с ними бесенята,
И старый водяной явился.
Все развесёлые ребята.
Мой друг, что на другой женился,
Меня коварно обольстив
И опозорив пред народом,
Однажды утро пред восходом,
Встречал в трактире. Прокутив
Всё с оголтелым, пьяным сбродом,
Вон вышел, но с собою прихватив
Двух размалёванных блудниц,
Что были из моих подружек,
Из двух русалок-лоскотушек2.
Сквозь поволоку их ресниц,
Чуть жив от смеси бормотушек,
Не видел лиц и небылиц
Дурацких их не понимал,
«Полынь, — они его спросили, —
Или петрушка?» Тут Василий
Глазами хлопал да икал,
В глазах-то чёртики кружили,
И приговор он подписал
Себе, когда сказал: «Петрушка».
Они же ну его ласкать,
А после стали щекотать,
Да до смерти: «Ты наша душка».
Ну а с собою забирать
Не захотели, ведь полушка,
Да без рубля, его душа.
К чертям её препроводили.
Те и того не заплатили.
Воспоминанья вороша,
Всплакнётся иногда меж лилий,
Да тьфу! Не стоят и гроша
Все эти страсти, я-то знаю,
Ведь из-за ерунды, ей-ей,
Я вечность в обществе чертей
В пруду покорно коротаю
Да маюсь от тоски своей…
Смотрю я, пудель твой зевает,
Попасть домой скорей мечтает.
Что ж, разговоры с полурыбой
Навряд его увлечь могли бы.
К тому ж он пьянство осуждает.
Не хочет шляться с забулдыгой.
Когда ж ночлег, уж он не знает.
Свернулся бедненький у пня».
«Вы что, с собакой сговорились?
Хоть ты не упрекай меня, —
Ответил я, — уж сделай милость.
Не пили мы, а просто обсудили
Последнее. Я про себя
Немного другу рассказал».
Она: «О том, как ты влюбился?»
Последний хмель мой испарился.
«Как за газетами скакал?
И как потом ты очутился,
В её усадьбе, где снискал
вернуться
Из большей части народных рассказов, русалки не имели одежды, ходили нагими и без головного убора, но при случае были бы рады одеться. Одетых русалок чаще всего видят в рваных сарафанах. Способ, которым русалки добывают себе одежду, поэтически описывается в восточнославянских песнях: У ворот берёза зелена стояла, на той на берёзе русалка сидела, веткою махала; рубахи просила: «Девки-молодухи, дайте мне рубаху: хоть худым-худеньку, да белым-беленьку!»
вернуться
Лоскотухи — русалки, души девушек, умерших зимою, весною или летом. В полях они «залоскачивают» (защекочивают) насмерть парней и девушек. Самое верное средство, чтобы русалки отвадились, — полынь, «трава окаянная». Уходя после Троицына дня в лес, следует непременно брать эту траву с собою. Русалка — девка любопытная, непременно подбежит и спросит:
— Что у тебя в руках: полынь или петрушка?
— Полынь, — следует ответить.
— Брось её под тын! — громко выкрикнет она и побежит мимо, и тут-то надо успеть бросить эту траву в глаза русалке: никогда она тебя больше не тронет.
Если же ответить: «Петрушка», — то русалка с криком: «Ах ты моя душка!» — набросится на человека и примется щекотать до тех пор, пока он не упадёт бездыханным.