Окрыленный успехом, я внес в бухгалтерию деньги, получил накладную и помчался в Заславль.
Бригада асфальтоукладчиков — четверо мужиков в замызганных просмоленных робах, уже с нетерпением ждала моего возвращения. Людей с утра томила жажда, узнав, что на даче в холодильнике их дожидается запотевшая водочка и «море закуси», они готовы были тут же бросить свою работу и мчаться ко мне. Вспомнив доброго начальника, я решил не нарушать трудовую дисциплину на вверенном ему предприятии и сказал, что заеду к концу рабочего дня, а чтобы хоть слегка подбодрить их, выдал небольшой аванс. Рабочие помогли мне договориться с шофером самосвала, и я поехал на дачу.
Когда в половине пятого я вернулся на завод, бригадир поскреб в затылке негнущимися пальцами и сказал, что двух тонн, пожалуй, будет маловато, хорошо бы зацепить на полтонны больше. Я вспомнил свой разговор с начальником, и мне стало дурно. О том, чтобы ехать в Минск и переписывать заявление, не могло быть и речи. Оставалось одно: воспользоваться методом старым и безотказным — заплатить за полтонны наличными. Тем более что это уже мне ничем не грозило: документ на асфальт имелся, а какой дурак будет его взвешивать, уложенный и укатанный!
Скомкав в кулаке десятку, я бодро направился в глубь двора, к массивному — в двухэтажный дом —железному агрегату, в котором битум, песок и еще Бог весть что превращались в асфальт. Нещадно дымившая над этим сооружением труба делала его похожим на крематорий. Верх агрегата опоясывала металлическая эстакада, по ней прогуливался невысокий коренастый человек с закрытым черной повязкой левым глазом, в аккуратной брезентовой куртке и в ненашенской кепке с желтым кантом и лакированным козырьком. В зубах он держал короткую трубку и время от времени попыхивал ею. Человек был похож на пирата из детских книжек, бодро расхаживающего по мостику своего корабля.
К широченному лотку один за другим подъезжали самосвалы. Одноглазый пират заглядывал в свой блокнот, что-то отмечал там карандашиком, поворачивал какие-то ручки, и раскаленный — свыше четырехсот градусов! — асфальт черной блестящей рекой устремлялся в кузова. Над машинами курился синий ядовитый дым. Не знаю, чем там дышали жители окружающих заводик домов, но я почувствовал, что задыхаюсь. Однако, делать было нечего, и я бодро полез на верхотуру. Подал свою бумагу.
«Пират» глянул на нее, что-то буркнул себе под нос, сделал отметку в блокноте.
— Подгоняйт машин, — проворчал он, не вынимая изо рта трубку.
«Прибалт», — подумал я и заторопился:
— Понимаете, какое дело... Машина сейчас подойдет, но получилась небольшая накладочка. У меня тут выписано две тонны, а надо две с половиной. Не рассчитал... Вы уж сделайте милось, подкиньте с полтонны. — И сунул ему в руку красненькую.
Он посмотрел на меня, как баран на новые ворота, достал из кармана мою накладную и недоуменно пожал плечами.
— Ничего не понимайт. Здесь писать два тонна. — Он выставил два пальца. Цвай. Где еще половина тонн?
— Ну нету, нету, не выписали. Я же вам говорю: не рассчитали. — Его тупость начала меня, привыкшего к славянской сообразительности, раздражать. — Вот я и прошу по-дружески... — и сунул десятку ему в карман.
Он достал мою десятку двумя пальцами, как лягушку, с недоумением рассмотрел ее, только что на зуб не попробовал, и решительно сунул мне назад.
— Я вам объясняйт: надо ехать Минск, контора. Будет написать два с половина тонн, будет выдавать два с половина тонн. А тут написать два тонн. И забирайт ваши деньга. Это не есть корошо, это... — он пощелкал пальцами, подыскивая русское слово, — вьзатка.
«Мало, — понял я, — цену, сукин сын, набивает!» Достал еще пятерку.
— Ладно, старина, я все понял. Какая это к черту взятка, это так... сувенир, как говорит один наш сатирик. Купишь пару бутылок, тяпнете вечером с друзьями... Ну, некогда мне по конторам ездить, понимаешь?! Мужик ты или не мужик...