Майлс искоса, поверх папки бросил взгляд на Мэрилин и тоже захихикал.
Рекс по очереди подозрительно посмотрел на всех них и недовольно осведомился:
— Может, вы объясните мне, что вас так развеселило? Лично я не заметил ничего особо забавного.
Майлс примирительно положил руку ему на плечо и в очередной раз напомнил:
— Рекс, прошу вас, мы же договаривались — переговоры веду я. — Отложив папку в сторону, он налил себе стакан воды, внимательно посмотрел на Бендера и сказал:
— Ну что ж, вроде бы лед тронулся. А главное — все формальности соблюдены. Давай, Фредди, теперь выкладывай, чего вы хотите на самом деле.
— Моя клиентка согласна на расторжение брака с переходом в ее собственность пятидесяти процентов совместного имущества супругов.
Майлс сделал вид, что это заявление потрясло его до глубины души, и даже расплескал воду.
— Пятьдесят процентов, говоришь? Но почему же только пятьдесят, Фредди? Почему бы тебе не запросить сразу сто? И вообще, поскольку мы все тут такие мечтатели, — почему не сто пятьдесят? — Он откинулся в кресле. — Ты знаком с делом Кершнера? По-моему, подходящий прецедент. — Он заставил эту фразу прозвучать как шипение струйки нервнопаралитического газа.
Фредди на миг задумался, но затем твердо и уверенно возразил:
— Кершнер тут ни при чем. Никакого прецедента. Совершенно другая ситуация.
— Ну-ну, посмотрим, — не согласился с ним Майлс. — Вот дойдет до суда — и увидим, посчитает ли судья дело Кершнера прецедентом или нет.
Профессионалы судебных битв вступили в борьбу с помощью своего специфического оружия. Мэрилин зачарованно следила за этим поединком, разрываясь между тем, кто представлял ее интересы, и тем, кто собственной персоной представлял для нее интерес. Нет, умом она, конечно, понимала, что Майлс ее враг, но его обезоруживающая, лихая, почти мальчишеская улыбка постепенно оказывала свое влияние.
— Кто это Кершнер? — промямлил из своего угла Рекс.
Не отводя глаз от Фредди, Майлс одним уголком рта произнес:
— Напоминаю еще раз: переговоры веду я.
— Дело Кершнера слушалось в Кентукки, — заметил Фредди.
Майлс посмотрел на него скептически, приподняв бровь, и негромко, словно для самого себя, переспросил:
— Дело Кершнера слушалось в Кентукки?
— Да, оно слушалось в Кентукки, — сухо подтвердил Бендер.
Майлс вышел из оцепенения и пожал плечами:
— Ну ладно, Фредди, уговорил. Черт с ним, с Кершнером. Выкладывай, до какого уровня реально ты готов торговаться.
— Дом по основному месту жительства плюс тридцать процентов от всех остальных активов и собственности.
Майлс вытаращил глаза, делая вид, что не верит собственным ушам.
— Фредди, да ты что, смеешься? Вспомни хотя бы дело Кершнера.
Фредди побагровел от злости. Так издеваться над собой в присутствии клиентки он позволить не мог. Он встал и раздраженно бросил бумаги в кейс, громко захлопнув крышку. Майлс смотрел на него невинными глазами нашалившего ребенка, который сам не понимает, за что взрослые так рассердились.
— Фредди, ну не принимай ты все так близко к сердцу. Это же просто бизнес. Не забывай, что на самом деле мы все тут друзья.
— Увидимся в суде, — бросил Фредди, направляясь к двери.
Майлс выдернул из корзины показавшийся ему наиболее аппетитным круассан.
— Вот и отлично! — воскликнул он вдогонку удалявшемуся Фредди. — Зато нам все плюшки достанутся.
Фредди невозмутимо проследовал к выходу. Понимая, что ей следует придерживаться той же линии поведения, что и ее адвокат, Мэрилин все же не сумела побороть в себе искушения — подойдя к двери, она на какой-то миг оглянулась и посмотрела на Майлса. Майлс Мэсси был действительно необыкновенный, чертовски привлекательный мужчина. Она сама не знала, как ей быть: продолжать ли ей опасаться его — или соблазнить, чтобы больше не опасаться.
Глава 7
Больше всего на свете Гас Фетч любил свою работу, которая заключалась в том, чтобы хватать за задницу кого следует. Когда же у него выдавалось свободное время, он любил покуролесить вместе с друзьями-приятелями, жившими по соседству. Его детство прошло в Комптоне, в квартирке, где на всю семью, состоявшую из чрезвычайно религиозной мамаши, четырех сестер и его самого, была всего одна ванная. Он на всю жизнь запомнил это кошмарное существование и всегда, сколько себя помнил, стремился к двум вещам — заработать на собственное жилье и проводить время в мужской компании, восполняя переизбыток женского общества в детские годы.