Заложников держали в двух группах, по четверо в каждой. Генри и Шеннон создали новую группу. Каждая группа сидела под брезентовым навесом. Вставать на ноги не разрешалось. Разговаривать не разрешалось. В туалет водили по расписанию.
У четверых заложников вокруг щиколоток болтались цепи. Охранники дергали за них, когда водили пленных в кусты, а по возвращении пристегивали к опоре навеса. Дешевым велосипедным замком. Такой легко перекусить плоскогубцами. Сами цепи напоминали те, что надевают на шины машин для езды по бездорожью. Звенья цепей покрывали ржавчина и грязь.
- Эти люди не военные, не туристы и не журналисты, - Шеннон кивнула на обувь заложников.
Пять мужчин и трое женщин носили кожаные туфли.
- Скорей, сотрудники какой-то компании.
Генри кивнул, люди, и правда, напоминали офисных сотрудников: кожаная обувь, рубашки и брюки - некогда выглаженные, а теперь грязные и мятые.
- Их похитили с расчетом, что компания уплатит выкуп. Возможно, они иностранцы типа того американца с семьей, что был на приеме у президента. Не помню его фамилию. То ли Гудисон, то ли Гудини, - Шеннон нервно засмеялась. - Цепи и Гудини. Если на нас напялят цепь, поздно будет думать о побеге.
Генри вздохнул. Лучше всего о побеге думалось ночью. Днем эта мысль пряталась, словно боялась, что охранники нащупают её автоматами как высокочувствительными зондами. Унюхают, узнают, выследят и прикончат.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил Генри. На щеках Шеннон проступил лихорадочный румянец.
- Головокружение, слабость. Это от плохого питания и сна. Генри, мы не набираемся здесь сил, а теряем их, - она кивнула на цепи на ногах заложников.
Генри понимал, что она имеет в виду. Ночью они почти не спали. Наблюдали, прислушивались. Оставалось принять решение. Отважиться. Попытаться. Не думать о джунглях вокруг, забыть, что до городов и людей несколько дней пути, не думать о том, что сделают с тобой, если поймают. Заменить мысли яростью, гневом, ненавистью и презрением. Ненавидеть плен, презирать похитителей, злиться за угрозы, избиение, пинки и связанные руки. Развить и раздуть свою ярость, чтобы она подтолкнула тебя к действию. Шеннон права, дальше будет только хуже. Скоро Генри и Шеннон будут двигаться, как заложники в кожаных туфлях, торомознуто и дёргано.
Рассматривая их, Генри весь день готовился к побегу.
Вечер пришёл из земли, будто темнота была еще одним пищащим, кричащим, щелкающим и ухающим лесным зверем. Выползла из грязи у корней и полезла к небу, цепляясь за стволы и листья деревьев. Прогибая и те, и другие под себя.
Шеннон и Генри лежали животами на досках и ждали, когда лагерь уснет. Когда игроки в карты заткнутся, перестанет греметь посуда, умолкнет радио, заскрипят подвешенные к деревьям гамаки, зашуршат спальные мешки, ботинки выставят за грязные москитные сетки.
В отличие от похитителей заложники вырубались без приготовлений. Мужчина с бородой завалился на бок, другой уткнулся головой в колени, сползла на спину женщина. Пленники засыпали, как умирали от болезни. Кто знает сколько времени они просидели на цепи и как это отравляет?
Шеннон кусала губы. Генри восхищался её стойкостью. Она не сдавалась. Никогда не сдавалась. Неужели раньше её неумение уступать пугало его? Давным-давно, в другой жизни, из-за её неумения уступать его заперли в клинике для наркоманов.
План был прост, глуп, отчаян. Ползком до леса, мимо охраны, пятьдесят выдохов и бежать. Ровно пятьдесят. Если не продумать такую штуку, велик риск, что так и останешься лежать мордой в землю - страх исказит время, расстояние и парализует. Власть страха, лёжа под навесом для пленников, Генри ощущал каждой клеткой тела.
- Мы можем потерять друг друга, - Шеннон впилась ногтями в его запястье.
- Нет, если поползём рядом.
- Если потеряешь меня, обещай, что не станешь останавливаться.
- Нет. Мы привяжем себя друг к другу.
Он разорвал на полосы рукава своей рубашки и смастерил подобие ленты, около метра длинной, обмотал вокруг своего запястья и запястья Шеннон. Вдали закричала птица. За ней заголосили мелкие обезьяны.
Шеннон кивнула, ее глаза светились. Лента из рубашки оказалась достаточно длинной, чтобы, меся грязь локтями и коленями, они не толкали друг друга. Около деревьев Генри понял, что недооценил темноту. Он обернулся на лагерь и не узнал его. Обонул ползком первый ствол и перестал видеть. Подергал ленту на запястье, получил два рывка в ответ. Шеннон отстала - темнота стала для неё дополнительной преградой и грузом. Сбивала координацию движений и тормозила волю. Генри темнота тоже сбила с толку и заставила усомниться в себе. Как определить в какую сторону ползти и где лагерь, если единственный доступный ориентир твое прижатое к земле тело?
Генри ощупал корни деревьев и листья вокруг и не выиграл ничего, кроме пробуждения старого детского страха перед змеями, пауками и скорпионами. Еще двадцать вдохов, и ему показалось, что змеи и скорпионы ползают по его спине и по ногам. Судя по частому неровному дыханию Шеннон, она тоже чего-то боялась.
Как они услышат дозорных, охранну лагеря, если почти оглохли шума крови в ушах? Шеннон потянула ленту на себя, пережимая запястье Генри. Коснулась его руки, впилась ногтями в кожу. Генри замер, услышал равномерное похрустывание, кто-то шел по веткам. Рядом. Паника скрутила Генри, перекрыла дыхание. Шум в ушах вытеснил все звуки.
Шеннон вскочила на ноги и дернула его за собой. Он думал, все конченно, они совершили ошибку, попались и обречены, но все равно встал и побежал за матерью. Сначала позади неё, потом вырвался вперед.
Бежать с лентой было трудней, чем ползти. Генри взял Шеннон за руку. Врезался в дерево, устоял. Они больше не бежали - протискивались между деревьями, переступали через ветки, проползали под ними и путались в них.
Они выбрались на берег реки и сжались от всплеска воды как от выстрела.
- Нет, - прошептала Шеннон.
Генри так никогда и не понял, что она имела в виду. В следующую минуту он услышал крики и потянул Шеннон к реке. Она упиралась, или ему так только казалось? Он спешил. Хотел превратиться в птицу и улететь. На худой конец в рыбу и залечь на дно.
Падение в воду стало падением в пропасть. Темнота вокруг сопротивлялась, лезла в глаза, уши и горло. Единственным ориентиром оставалась лента на запястье. Она то натягивалась, то провисала. Шеннон плескалась рядом.
Генри хватал ртом воздух, тянул наверх голову, дергал ногами и глотал воду. Казалось, они барахтались на месте целую вечность.
Неожиданно лента потянула Генри вниз. Схватившись за неё второй рукой, он добрался до запястья матери. Прижал её к себе. Испугался, когда ее голова толкнула его в подбородок. Он убрал волосы с ее лица, разглядел закрытые веки и распахнутый рот.