Мы поднялись на второй этаж, и я открыла дверь своей комнаты, пропуская вперед Стейси.
– Фух, – выдохнула та, оглядываясь, – да здравствуют раскиданные шмотки.
Я быстренько сгребла развешанную на стульях одежду и затолкала её в шкаф. Я постаралась посмотреть на комнату чужими глазами. Я всегда предпочитала простой, светлый и лаконичный интерьер. Обои, шкаф, полки с книгами спокойных белых и светло серых оттенков. Было только несколько цветовых акцентов в виде ярких подушек, штор и мелких безделушек.
Я немного волновалась из–за присутствия гостя в моей комнате. Но я много смотрела кино и знаю, что нужно сделать в таких случаях. Поэтому порывшись в шкафу, выдала Стейси шорты и майку.
– Располагайся. Ты наверно хочешь пойти в душ?
– Да, я бы не отказалась. Но подожду с этим до тех пор, пока не буду уверена, что не попадусь твоим родителям без грима.
– У нас есть раскладушка, ты можешь занять мою кровать.
– О… нет, прошу тебя, – Стейси вскинула руки, – да, я немного пострадала, но я не калека! Раскладушка – будет прекрасно.
– Окей, – я улыбнулась.
– Вау? А это что? – Стейси заметила мой «пьедестал».
О нет. Мысленно я застонала.
– Это мама, – выдавила я, – там нет ничего особенного.
Но Стейси уже приблизилась к стеклу.
– Ооо, это так мило. Это твои награды! А я уже не помню, за какой батарей завалились мои. Ты была такой миленькой. Сколько тебе здесь? – Стейси ткнула в фотку, где я стою с медалью и лыблюсь в камеру.
– Тринадцать, – буркнула я.
– Классно, а это кто? – на этот раз она показала на фотографию, где мы с Ником стояли вместе. Мы обнялись за плечи, и он прикусил мою медаль, как будто пробуя её на прочность.
– Это мой друг детства, сейчас мы не общаемся.
В дверь раздался стук.
– Девочки, ужин готов, – позвала мама из–за двери.
Когда мы спустили вниз, папа, как и ожидалось, был дома. Как обычно в своем рабочем костюме, с ослабленным галстуком, расстёгнутыми верхними пуговицами рубашки и добродушной улыбкой хозяина дома.
А как же.
Думаю, папа тоже был приятно удивлен моей гостье. Они с мамой тут же взяли Стейси в оборот, задавая ей вопросы о ней, о её учебе и теннисе.
– Как тебе ваш университет Стейси? Нравится учиться? Можешь составить своё критическое мнение? Я, как человек близкий к образованию, заинтересован в мнении из первых рук, – папа подкрепил свой вопрос беззаботной улыбкой, как бы демонстрируя, что на самом деле он не ждет от неё серьёзного умозаключения.
– Знаете, – рассмеялась Стейси так, как смеются только разговаривая с предками своих друзей, – я всё время разрываюсь между работой, учебой и теннисом. Даже не успеваю понять, что к чему. Кажется, я буду из тех, кто получает своё образование только ради корочки.
Папа покачал головой, – современный мир, к сожалению, заставляет молодёжь взрослеть слишком быстро.
Серьезно? А как же постоянные уговоры меня не распыляться на несколько дел сразу?
– Да наверно так и есть, – смущено улыбнулась Стейси.
– Как теннис? – не унимался папа, – я знаю, что у вас сильная команда.
– Одна из лучших, сэр.
– Стейси лучшая теннисистка в женской сборной, – вставила я.
– О, действительно? – брови отца взметнулись вверх, и он протянул руку для пожатия, – какая честь познакомится с тобой, – он энергично затряс руку Стейси, – Энжел, ты слышала? Наша дочь кого попало в дом не приведет.
Мама послала Стейси свою безмятежную улыбку, молчаливо поддерживая отца во всех его высказываниях. Стейси смущенно засмеялась, и её щеки покрылись румянцем. Кажется, мой отец очаровал её.
И тут же одернула себя. Ей есть с чем сравнить.
– Ника, между прочим, тоже подаёт большие надежды, она очень хороша. Мы постоянно играем с ней в паре и с каждым разом мне все труднее удерживать планку.
Папа перевел взгляд на меня, его глаза наполнились гордостью всякий раз, когда кто-то говорил что-то хорошее обо мне.
И, несмотря на то, что я прекрасно знала, причины этой гордости. Я, все–равно, была падка на этот взгляд и что-то внутри меня каждый раз трепетало.
– Естественно, Стейси, она же моя дочь!
После мы забрали свои ужин на подносах, которые мама накрыла нам заранее. И я не без ужаса заметила, что она не смогла удержаться от того, чтобы не подсунуть нам салфетки, скрученные в форме лебедей.